— Прочтите все сами. Я предпочитаю не знать. Прочтите и сделайте, как лучше.
Это
Глава 31
Дракен сказал правду, Ван Браак писал хорошо. Кроме некоторых устаревших оборотов речи в стиле людей его поколения, у него были потрясающие фразы об острове и особенно о судьбе Ирис. Он так никогда и не исцелился от ее смерти. Описывая Рокаибо, его пышную растительность на склонах вулкана, изъеденные дождем камни, вычурные фронтоны домов, пеструю толпу аборигенов, скалы Южных морей, убийственное солнце и гнилой ветер, он становился лириком: было ясно, что он питал к этой земле безумную страсть, какую испытывают к женщине. А вернее, как он сам об этом написал, он спутал любовь к острову с любовью к женщине. Затем появился Адамс. Он мог бы ничего ему не рассказывать. Но предложил ему себя и Рокаибо. И золото.
«Как мог я желать себе зла с такой ошеломляющей настойчивостью, — писал Ван Браак, — как и почему я видел только золото и красоту Адамса, проходившего по набережной Амстердама в тот момент, когда я остановился посмотреть на пару попугаев?»
Его рассказ был идентичен рассказу Дракена. Казалось даже, что между капитаном и его доверенным лицом было такое полное согласие, что многие годы спустя музыкант повторял слово в слово целые фразы. Новой была манера Ван Браака, ощущение его присутствия. Словно звучал его хриплый, неторопливый голос. На полях рукописи капитан сделал несколько заметок. В этих трудных для прочтения фразах все время упоминались Ирис и Командор, словно их помолвка была самой ужасной на свете ошибкой.
«Любовь — это бесконечный ужас, — писал капитан, — как мог я попасться во второй раз, когда приложил столько усилий, чтобы исцелиться от первого? И как моя дочь, в свою очередь, могла попасть в ловушку, если я приложил все силы, чтобы избавить ее от сопутствующих любви иллюзий? Но, увы, это лишь слова, общие рассуждения, беспомощные фразы, которые рано или поздно произносят все отцы. А когда любовь приходит, уже не помогут никакие слова, она выше добра и зла. Напрасно я об этом говорил. Напрасно сеял сомнения в сердце, в котором царил мир. Но я не мог избавиться от волнения. Надо было оставить Ирис в покое, позволить ей предаваться иллюзорным радостям. Да и Командор имел право на свою часть наивности. Если он мой сын… Во всех нас присутствует и зло, и добро, все мы двуличны. Я видел Командора, слушал его, вспоминал его мать, я боялся его, мне было плохо, все начиналось так же, как некогда на набережной Амстердама перед Адамсом и его попугаями. Все резоны, ради которых я не должен был уступать, были теми же самыми, из-за которых я уступил. У реальности всегда есть две стороны, и Командор тоже обладал двумя лицами. Какое из них было моим? У него было лицо моего сомнения, и он предлагал мне искушение».
Капитан писал и о Леонор. Там, где Дракен говорил намеками, фразы капитана были точны и жестоки.