Железная бездна

В прочих отношениях Николай достойный наследник своего родителя: он тоже уверяет, что я призрак, – и немедленно попытался меня напугать, с загадочным видом сообщив, что в день Saint Rapport (по его календарю – один из весенних праздников) во всем Инженерном замке выбило какие-то «пробки», и пришлось менять «трансформатор на подстаниции». После чего он показал мне фото электрического щитка на месте, как он выразился, «убийства Павла» – вмурованный в стену блок оплавленных пластмассовых клавиш в пятне копоти, похожем на хоровод, над которым навис дирижер-безумец…

В общем, кто ищет, чего бы испугаться, тот всегда найдет.

Да, еще скончался директор мальтийского музея Леонардо Галли. Инфаркт. В Инженерном замке поговаривают, что он пытался вызвать призрака и увидел нечто страшное. Жаль, если так – но об этом человеке я горюю не слишком. А вот старого спирита, чуть не повредившего мой рассудок рассказами о том, что я привидение, мне действительно не хватает.

Самое поразительное, в каком-то смысле он прав – Павел действительно превратил себя в поток Флюида, который становится то одним Смотрителем, то другим. Разве не это мне и говорил покойный? Разница в сущих пустяках. Но в них – вся моя Вселенная.

Вот что я думаю по этому поводу: мир – волшебный кристалл с безмерным числом граней, и повернуть его всегда можно так, что мы рассмеемся от счастья или похолодеем от ужаса. К счастью, я могу выбирать.

И все же иным осенним вечером, когда Франклин поет в дворцовом парке особо заунывную песнь, мне мнится, что я действительно призрак, одиноким смотрителем совершающий обход своего увешанного картинами мавзолея в далеком северном городе.

Но мир тут же поворачивается ко мне своей очаровательной нестареющей гранью по имени Юка – а она знает один неприличный, но всегда срабатывающий способ вылечить меня от уныния.

Ну да, она порождение Оленьего Парка, галлюцинация, мечта… но кто я такой, чтобы корить за это бедную девочку?

Я ведь толком не знаю даже, кто я сам – то ли защитник Идиллиума, то ли удачно забывшийся Павел Алхимик, то ли банальное привидение с вмятиной от табакерки на эфемерном виске.

И это уже не говоря об инвективах ехидного Кижа про мое происхождение «от кареты» (если кто-то родился в карете, возражу я ему при следующей встрече, это не значит, что он с ней обязательно родственник).

Я не думаю, конечно, будто Идиллиум – мой мираж. Ученые монахи говорят, что Идиллиум спонтанно существует, как и все остальное во Вселенной, без всякой причины и цели. Некоторые утверждают, что для Ветхой Земли мы одно из верхних пространств (бутик-лока, как выразился Адонис), где может найти приют любой восходящий поток причин и следствий. Но мне про это ничего не известно наверняка.

Ясно одно. Подобное притягивается подобным, и так уж вышло, что я со своим непростым прошлым идеально подхожу этому месту в качестве Смотрителя. И если я снова увижу в окне кареты Ангела, то, скорее всего, по обыкновению приму его за фельдъегеря.

Я могу оказаться и обычным соликом, видящим этот сон среди озер Внутренней Монголии (и тогда моя уверенность, что я не могу им быть, окажется просто частью Приключения). А если вспомнить про фокусы Менелая… В общем, гадать бесполезно.

Но я не собираюсь этого делать, поскольку знаю теперь нечто такое, что лишает подобные гадания всякого смысла.

Дело в том, что и Ветхая Земля, и Идиллиум, и я сам, и Юка в любом из ее качеств, и даже лицекнижник Николай – вообще все, из чего состоит любой человеческий опыт во сне и наяву, – это просто симуляция, которой нет нигде, кроме как в неуловимом мгновении, рисующем мираж нашего мира. «Подобно быстрым вилам на воде», как сказал мой великий предок.

Вот только в неуловимом мгновении ничего из перечисленного тоже нет: все, о чем мы можем говорить и думать, проявляется лишь во времени, светящемся размытом следе, который мгновение оставляет в пространстве нашего ума, как метеор в небе.

Но этот мерцающий след со своим сновидческим составом все равно может существовать исключительно в настоящем миге – больше просто негде. Это архат Адонис все-таки сумел мне объяснить.

Весь наш мир, говорит он, соткан из перемен – а в мгновении не меняется ничего: созерцающий его постигает, что оно неподвижно и пусто. Именно это и делает нас миражом, с которым ничего не может случиться. Ведь самого миража никто даже и не видел – мы всю жизнь его просто вспоминаем и додумываем.

Однажды я спросил Адониса: в чем суть человеческого бытия, если выразить ее кратко? Ответ показался мне примечательным; я допускаю даже, что именно из-за него я и решился написать свою книгу. Приведу его слова в точности (моя память это еще позволяет):

– Часто говорят, что мир создан умом, – сказал он. – Смысл здесь куда проще, чем думают. Сотворение мира заключается в том, что ум создает фиктивное «плато настоящего времени», где сменяющие друг друга феномены существуют как бы одновременно… Ты понимаешь смысл моих слов?

– Да, – ответил я.

– Значит, именно это и происходит в твоей голове.

– Почему?