Железная хватка графа Соколова

Двери в караульном помещении распахнулись. Из них выскочили на крыльцо бывшие в наряде и уже прослышавшие, что знаменитый сыщик и в прошлом преображенец едет к государю в «Александрию», да не доедет, поскольку министр тому противится. Любопытные уставились на сыщика, а один из них отделился, направился навстречу Соколову.

Это был невысокий человек в кителе с эполетами поручика, без фуражки, с особой развязанностью в ногах, которая бывает лишь у кавалеристов.

Кавалерист когда-то немного знал Соколова, то есть видел, как тот играл в клубе, а однажды в компании вместе даже пили шампанское, когда граф угощал всех.

Про Соколова в армии ходили легенды. Рассказывали про его необыкновенную удаль, про якобы громадные выигрыши, про любовные победы, про кровавые дуэли и широкие кутежи. Поручик прежде немало врал про свою близость к Соколову. Теперь, неожиданно столкнувшись со знаменитостью, он подошел к Соколову, громко крикнул:

— Ну, граф, здравствуй! Давненько мы с тобой не видались! — и протянул для пожатия руку.

Соколов, понятно, совершенно не помнил поручика. Он обхватил его под мышки, оторвал от земли, поболтал в воздухе и поставил наконец на землю. На крыльце восторженно зашушукались:

— Истинно Атлант неукротимый!

Честь мундира

Соколов обратился к поручику:

— Ты, братец, командир караула? Сделай одолжение, соедини меня с приемной государя. У меня особая нужда есть, а государь меня помнит.

Поручик опустил глаза, вздохнул, переступил с ноги на ногу и произнес:

— Граф, никак это сделать невозможно.

— Что так?

Поручик понизил голос:

— Генерал-майор Комаров приказал вас арестовать. Как же я могу содействовать вашему намерению? Мне мой мундир дорог, а генерал крут.

— Скверно! — протяжно произнес Соколов. — И что же, никак нельзя?

— И рад бы угодить брату гвардейцу, да присяга не позволяет! — с облегчением проговорил поручик, понимая, что разговор окончен. — Скажу, граф, вам лучше вообще отсюда уехать. — Вдруг заметив каурого, с тревожным любопытством произнес: — Откуда конек штабс-капитана? А Кавтарадзе, где он сам?

— А, каурый придавил твоего штабс-капитана. Забери его, он на полу в коляске.

Все бросились к коляске. Действительно, в беспомощной позе сидел на полу Кавтарадзе, уставив мутный взгляд в небо.

Поручик крикнул:

— Врача Адуевского, скорее! — С укоризной посмотрел на Соколова: — Это какая-то жестокость...

Соколов, садясь в коляску, вспомнил:

— Поручик, забери еще пятерых ваших молодцов! Во-он за тем бугром от службы отлынивают. — И Василию:

— От греха подальше, погоняй. А то придется с государевой охраной войну начинать — дурное дело. Держи, Василий, к Мартышкиной пристани. Оттуда домой по воде доберусь. Мне старой дорогой возвращаться не резон. Эти горе-вояки теперь против меня, поди, артиллерию выдвинут.

С горечью подумал: «А что, бабахнули бы в меня из пушки, навсегда избавились и всем сразу стало бы хорошо: и террористам, и смутьяну Ленину, и даже министру Макарову. И только потому, что блага лишь Отчизне жажду.

Мне ни денег, ни славы не надо — все это есть. Бедная Россия, почему ты пожираешь своих лучших детей?»

Легендарный Щеголь

Наша жизнь прекрасна еще и тем, что самые тяжелые и безвыходные обстоятельства порой обращаются в самые радостные и удачливые. Так и случилось в этот раз.

Коляска бежала вдоль ограды. Вдруг Соколов разглядел, как из калитки поста № 6, что у «Петербургских ворот», вышла фигура, показавшаяся знакомой. Миновали еще десяток саженей, и Соколов, к своему радостному удивлению, увидал идущего навстречу статного старика пехотинца в форме подпрапорщика Преображенского полка. Вся грудь подпрапорщика была увешана наградами, среди которых выделялись два солдатских «Георгия».

Соколов хлопнул кучера Василия:

— Стой, леший! Там легендарный Щеголь идет, — и, легко спрыгнув на землю, заключил в объятия подпрапорщика. — Здорово живешь, Николай Григорьевич?

Тот густым приятным голосом взволнованно проговорил:

— Аполлинарий Николаевич, неужто вы? Каким богатырем вымахали — любо-дорого смотреть! А я вас совсем юношей помню. Как в августе восемьдесят шестого года меня откомандировали в сводно-гвардейский батальон так и помню вас. Ваш батюшка привозил вас в «Александрию» к государю Александру Александровичу на званые обеды и приемы. Какие замечательные времена были...

— Николай Григорьевич, ведь ты, кажется, нынче самый старослужащий Российской армии?

— Наверное! В службу вступил еще в семьдесят втором году. Более четырех десятков лет мундир ношу, государям служу! — с гордостью проговорил подпрапорщик. — Я с самим Михаилом Дмитриевичем Скобелевым Хивинский поход отломал. Жаркие бои были, вспомнишь — кровь закипает! Скобелев меня в бою заметил. Вручил первого «Георгия». Потом, уже в строю, отметил: «Ну, сынок, ты от пуль заговорен! Однако не ищи с ними встречу, осмотрительность солдату не помеха». Да где там, молодой был, горячий.

— А второй «Георгий» за что?