Железная коза

— Что, дружок, похмелье? Эх, не читаешь ты мою газету, — спецкор схватил один номер, развернул. — Вот. Хит-парад способов лечения бодуна. Составлен по результатам телефонного опроса восьмидесяти семи респондентов. На пятом месте сторож Музея Революции с холодным душем и горячей ванной. На четвертом месте — воспитательница детского сада с кефиром, лимоном и двумя каплями нашатырного спирта на стакан воды.

— Не томи! — простонал маг и подумал, что, наверное, получил бы удовольствие, превратив этого писаку в шерстинку на хвосте скунса или в заячий катышек.

Пурилис решил, глядя на такие ужасы со стороны, что никогда в жизни не будет пить, как и велела мама.

— На третьем месте — три кружки пива. На втором — стакан водки. На первом — бутылка водки.

Пурилис решил, что иногда можно и немного выпить. Мама не узнает.

— Бутылку водки! — завопил Гандольф. — Полцарства за бутылку водки.

— Бутылку водки князю! — хором завопили подданные.

А волхв поделился наболевшим с Пурилисом:

— В сущности, вы ж меня понимаете, госпожа Козан-Остра не имела большого экономического и политического значения. На свалке истории ей самое место, вы ж меня понимаете? — и украдкой оглянулся, не слишком ли громко, в смысле, тихо, сказано.

Латинянин испугался, что его опережают. В пятках оказалась не только душа, но и эпиталамус с эпидермисом в доброй компании с предстательной железой. И объявил латинянин во всю мощь горла, не приукрашивая:

— Я с первого взгляда полюбил новичка-князя больше футбола.

А Баян-Корытович уже брал интервью у новоиспеченного самодержца:

— Как у вас с телепатией?

— Телепается, — хмуро отвечал новоиспеченный князь. Вероятно, он ранее слыхал популярное изречение великого мудреца Айгера Ибн Шьюбаша «Свобода — это краткий эпизод в твоей жизни после того, как тебя послали».

* * *

Гражданин татарского стойбища Мордоворот коммерсант Лахудр-гирей был убежденным бихейвористом. Он считал психические явления реакциями организма, отождествлял сознание и поведение, основной единицей которого считал корреляцию стимула и реакции. Все познание он сводил к образованию у организмов условных реакций.

Один раз Лахудр даже пытался объяснить свои взгляды на действительность в полиции. Там решили, что задержанный хамит, но статью не пришили, а просто избили.

Про Лахудр-гирея рассказывали, что было время, когда он зарабатывал только тем, что читал лекции «Как украсть миллион?» и за определенную плату брался послать дерзкий воздушный поцелуй любой королеве. Теперь же он ходил из края в край Ордынщины, как факс. И деньги к его рукам липли, как рычаг сливного бачка в общественном туалете, да займет он почетное место в «Книге Мертвых», когда придет срок.

Имевшие удовольствие близко общаться с бизнесменом Лахудр-гиреем знали, что из этого человека можно веревки вить, но, не дай бог, нельзя даже намеком ставить под сомнение светлые принципы вегетарианства.

И что же вы думаете, возвращается гордый собой, словно баллон со сжиженным кислородом, Лахудр в караван-сарай, ведет на крупповской цепочке очень удачное приобретение — младую козу (гарантия — три года), а его бригада, рассевшись вокруг казана, ждет с ложками наготове, когда доварится какое-то млекопитающее. Запах на всю округу.

Сжиженный кислород имеет удовольствие в исключительных случаях взрываться. Не то, чтобы степенно нагреться, раскалиться докрасна, как территория под разбитым носом, покочевряжиться, пошкворчать и бухнуть. Нетушки. Сразу. Шарах. Сразу.

И не бубух, а БАБАХ!!!

Дородностью предприниматель Лахудр-гирей более всего походил на сочный во всю сковородку блин, только не в анфас, а в профиль. Голова контуром напоминала половинку бельевой прищепки. А вот голос имел брандмайорский.

— Ах, вы, мать-мать-мать! Да я мать-мать-мать! А то, мать-мать-мать! — Лахудр отшвырнул цепь, влетел в круг и ловким ударом ноги опрокинул казан. Содержимое зашипело меж раскаленных углей, заклубился пар, добрая пинта кипятка попала на кеды зазевавшемуся работяге. Тот завыл буревестником и принялся кататься у всех под ногами.

— Мать-мать-мать, скотина не поена! Мать-мать-мать, товары не упакованы, анх, уджа, сенеб, а вы тут мясо жрать?! Шайтан, шайтан, шайтан! А ну, мать-мать-мать, седлайте верблюдов, мать-мать-мать, сегодня отправляемся.

Это была впечатляющая картина, ничуть не хуже «Последнего дня Помпеи» господина хорошего Брюлова. Солнышко где-то там уже готово ножки протянуть, но, словно нелюбимый родственник, еще долго протянет, цеплялось за зенит. Караван-сарай был окружен крепкою и непомерно толстою деревянной решеткой. На конюшни, сараи и кухни были употреблены полновесные и толстые бревна, определенные на вековое стояние, не было резных узоров и прочих затей, но все было пригнано плотно и как следует. На берегу у ворот доярка доила верблюдицу, а в воде отражалось все наоборот. В кустах белело что-то серое. Крепко пахло чесноком и бульоном из млекопитающего и кедов.

Одни работники бросились в хлев выводить животных, другие кинулись паковать тюки.