Железная коза

Не желая мучить безделием своих тринадцать бравых, как часовые стрелки в полночь подручных, в ставку Бромолея явился Бухеев с папкой документов, да расточит Белобог газовый пистолет его мышления под боевые патроны мудрости. Где на фактах, а где на пальцах министр промышленности доказал первому лицу стойбища, что так жить нельзя, что оборудование устарело, как малиновый пиджак, производительность труда на нем себе дороже, да и остальная недвижимость ни к черту. И проще снести да новое отгрохать, чем латать. Доводы звучали убедительно.

Армия с уборки была переброшена на снос. Армия была недовольна. Дело в том, что зернышки ковыля очень маленькие. И собирать маленькие зернышки на следующий день после сева, чтоб обеспечить какое-никакое пропитание, очень-очень-очень нелегко. А тут еще вокруг, как угорелые, носятся соглядатаи. Трудиться мешают. Армия была обозлена.

И когда армии у кумысного ларька достался хвост очереди без всякой надежды на кружку кумыса, ибо теперь шпики пускали своих без очереди, армия возмутилась. Сносящие определили ларек, как промышленный объект, и снесли вместе с заводами и фабриками. Так и не доставайся кумыс никому.

Тогда уже возмутились рыцари плаща и кинжала. В начавшихся уличных боях обе стороны геройски уничтожили друг друга, а заодно и оставшиеся промышленные объекты. Тяжелораненые перекликивались, умирая:

– Толян, прикинь, мне на халяву вырезали апендицит и гланды!

* * *

– Обидно, да? – возмутился самый молодой козак. – Они должны были оказать какое-то сопротивление. Я так не играю.

– Терпи, сынок. Это война. Грязная война, – положил ему руку на плечо Ухум Бухеев. – Я знаю, что говорю. Слыхал о Мертвом море? Так это я его...

* * *

– Ес! Мы сделали это. Мы сровняли город с землей! – доложили шестнадцать вояк своему командиру через тридцать минут после начала демократии.

– Это просто кайф, – похвалил, встав с ненужного отныне трона, экс-президент. – В норматив уложились. Десять минут на перекур, и через пять минут построиться на плацу.

Не чирикали воробышки, испуганные упорхнули. Стояла прекрасная испепеляющая жара. Запах свежей крови будил инстинкты у осмелевших помоечных котов. Запахи оскверненного домашнего очага: аромат недоваренного супа, дух невымытой посуды, вонь от замоченного, но так и не выстиранного белья глушил проснувшиеся у помоечных котов инстинкты. Понимающему толк в живописи эта картина напомнила бы одно место из оперетты товарища Дунаевского «Вольный ветер». Но для пожарника разница между роялем и скрипкой состоит в том, что если поджечь эти оба предмета, на рояле еще долго можно будет играть.

Над телом убиенного супруга горько рыдала смертельно раненная сотрудница тайной полиции:

– Ему десятого должны были выдать зарплату!

Над трупами роились мухи. Пыль медленно оседала на руины, пыль вьюжила, гарь. Из-под земли доносился мерный гул ударов: зэки продолжали вести канализацию. Озноба радостно замахала из окна единственного уцелевшего в городе здания приближающемуся отряду отчаянных рубак. За ее спиной лейтенант Моголь со слезами на глазах и пачкой денег в руке восьмой раз убеждал мистера Шварка Хлопса и потомственного Доктора Хватсона в том, что они ничего не виделия.

«Вообще-то я – дура», – подумала луноликая: «На фига было город разрушать? Какая разница, в котором городе княжить?», – но не огорчилась. Ведь вокруг лежало столько в прошлом законопослушных граждан, которым было несколько хуже.

И все-таки существовал один исконный мордорворотец, искренне радующийся гибели родного селения: начальник таможенного поста отставной майор синьор Перхучо.

* * *

– Але, подружка, принимай заказ, – весело рявкнул довольный собой, как укравший гранату со склада старшина Полищук, загорелый атаман-бригадир.

– Недурственно, весьма недурственно, – благосклонно улыбнулась вдова. – Переходим ко второму упражнению. Негоже мне желать смерти ближнего, но некий господин заявил, что нам двоим на этом свете тесно. И я, как дама, требую, чтобы он оставил себя в покое первым. Плохо, коль мне приходится поступаться принципами и желать смерти постороннему человеку, но в данный момент этот господин за моей спиной. И пожалуйста, не надо чтобы он мучился. Недолго.

А знаменитым сыщикам героиня заявила:

– Господа, вынуждена вас оставить, выхожу замуж за национального героя – неизвестного солдата.

Лейтенанта Моголя извлекли на свет божий, к каждой ноге привязали, рассчитав требуемый вес зверюшек, по каменному сфинксу. И, приговорив в соответствии с законом всемирного тяготения, голой задницей посадили на одиноко маячившую скраю от бывшего града пирамиду. В течение какого-то времени, дня – двух, Моголь натянется на пирамиду, как... каждый думает в меру своей распущенности.

Командир козаков посмотрел на дело рук своих и рук соратников, смахнул пот и дружелюбно обратился к посаженному:

– Братан, ты первый белый, который мне понравился. Да превратит Сигур в бою твой маскхалат в люминисцентную спецовку ремонтника дорог.