– Но чем же, сир, Блуа хуже Варшавы? Здесь уже в девять вечера колокол подает горожанам сигнал тушить огни, а уличная стража отправляется спать часом позже.
– А сейчас который час? – спросил король. – Дело к полуночи? Следовательно, городская стража уже беспробудно спит?
– Давным-давно. Поэтому мы ничем не рискуем, даже если похитим эту загадочную красотку.
– Вот оно что! – воодушевился король. – Это, по крайней мере, забавно. Разумеется, девица сия мне ни к чему, но само по себе похищение – нечто незаурядное… Ну, а как же мы поступим со стариком-цербером?
– Сир, недаром сказано: не откупорив бутылку, не узнать, каков букет вина!
– Метко! – Одобрительно кивнув, король повернулся к де Крильону: – А вы что скажете, друг мой?
– Не берусь судить, ваше величество, – пожал плечами генерал, – я далек от кухонных дел.
Король промолчал, пожевал губу и взялся за колокольчик. На звонок явился паж, и ему было велено подать государю плащ, шпагу и бархатную полумаску. Затем, обращаясь к миньонам, Генрих проговорил:
– Вы, господа, разумеется, тоже можете воспользоваться масками, если угодно, но для вас это вовсе не так важно, как для меня. Здешние гугеноты поднимут невероятный шум, если им по какой-то досадной случайности станет известно, что король Генрих предпринимает подобные эскапады!
– Государь! – воскликнул граф де Келюс. – Но ведь это же форменное дурачье!
– Я держусь того же мнения, – кивнул король, – но и с дурачьем иной раз приходится считаться! А вы, генерал, – продолжал он, обращаясь уже к Крильону, – вы с нами?
– Я, сир?
– Естественно. Вы же мой друг, если не ошибаюсь?
Герцог поднялся, ударом сапога опрокинул табурет и, бросив на четверку миньонов горящий презрением взгляд, пробасил:
– Вашему величеству угодно шутить, что вполне понятно. Все венценосцы из рода Валуа отличались тонким остроумием!
– О чем это вы, генерал? – надменно осведомился король. – Извольте объясниться!
Де Крильон, однако, и бровью не повел, хотя голос короля был полон едва скрываемого раздражения.
– Это несложно, сир. Мне едва исполнилось пятнадцать, когда меня сделали пажом при дворе короля Франциска I. Однажды вечером король сказал мне: «Вот записка, голубчик. Тебе надлежит отнести ее моей возлюбленной подруге Диане де Пуатье». Я взглянул на моего короля так, что ему мгновенно все стало ясно. «Этот мальчишка не создан для роли посредника Амура!» – произнес он и велел кликнуть другого пажа.
– И что же из этого следует? – прошипел, накаляясь, Генрих.
– А то, что спустя три десятилетия король Карл IX надумал возложить на меня некую обязанность, достойную заплечных дел мастера, а не благородного дворянина. Мне пришлось обнажить перед государем шпагу и сломать ее клинок о колено. Этого оказалось достаточно, чтобы ваш усопший брат – да воссияет ему вечный свет в чертогах Господа! – припомнил, что меня зовут Луи де Крильон, и принес мне самые учтивые извинения.
– В самом деле? – вскричал Генрих. Губы его подергивались, лицо исказила гримаса гнева.
– Я вовсе не требую извинений вашего величества, ибо вы, сир, еще слишком мало знаете меня, – с мужественной прямотой закончил де Крильон. – Умоляю лишь об одном: позвольте мне мирно отправиться в свою опочивальню.
Король не обронил ни слова. Отвернувшись от генерала, он раздраженно обратился к миньонам:
– Итак, господа, вы готовы следовать за мной?
Генрих первым покинул столовую. За ним двинулись де Келюс и де Шомбург, д’Эпернон и де Можирон замыкали шествие.
Начальник королевской стражи проводил всех четверых красноречивым взглядом. Лицо его омрачилось. На краткий миг он, казалось, погрузился в тягостное раздумье, но тут же опомнился, подхватил плащ и шпагу и со всех ног бросился к дверям.
– О нет, ни за что!.. – бормотал он уже на ходу. – Мой долг – спасти честь короля Франции! Разве это не одно и то же – честь рода де Крильон и могущественной династии Валуа?
Шаги генерала все учащались, и вскоре он уже бежал по мостовой вслед за удалявшимися гуляками.
Улочка, о которой говорил де Можирон, в самом деле круто поднималась вгору. Тесная, извилистая, мощенная разнокалиберными гранитными голышами, она словно вышла из глубин средневековья. По обе стороны тянулись безмолвные лачуги, и вдвойне странно выглядела здесь высокая, каменной кладки ограда с прочными воротами из дубовых брусьев. За оградой темнели кроны деревьев, между которыми виднелось внушительное здание из темно-красного кирпича – нечто среднее между небольшим замком и жилищем зажиточного буржуа.
Несмотря на полуночный час, в щели ставней пробивались полоски неяркого света. На первом этаже в небольшой комнате за прялкой сидела юная девушка. На вид ей было не больше шестнадцати лет. Ее чистое лицо, обрамленное русыми вьющимися волосами, словно сияло, а большие голубые глаза своим глубоким и нежным выражением напоминали глаза газели.