Железная скорлупа

– Да, леди, что за вопрос?

В гиацинтовом взоре отразилось огорчение.

– Я знала сэра Инконню, отважного и храброго…

– Я более не безродный, – перебил Гингалин раздраженно, – у меня есть имя, леди.

Фрейлина кивнула с печальным видом:

– Верно. Просто я не знаю сэра Гингалина. Сдается, он хуже Инконню.

Гингалин дернул головой, силясь скрыть на лице досаду. Фрейлина отшатнулась от его деревянной улыбки.

– Гингалин такой же, леди, – сказал рыцарь холодно. – Что вам не по нраву?

– Инконню не стал бы жениться без любви, – сказала Хелия.

«Любовь, – подумал он устало. – Придумка, воспетая рыцарями, коим нужно отвлечение от грязных, плотских… э-э… утех и скотости, чтобы жить было не так тошно. На деле – пар, ничто, сладкая ложь, самообман. Хелия, ты никак не можешь сказать, что любишь меня, сдается, тут имеет место ревность к королеве, в чьей тени ты пребываешь».

– О чем вы думаете, Гингалин? – спросила Хелия с надеждой.

«Нет любви, чести, доблести. Мир проще, чем воображалось, грубее, примитивней. Жить мечтами означает умереть в реальности».

– Леди, не обращайте внимания, – отмахнулся Гингалин.

Фрейлина нахмурилась, надула губки. Луна обливала камни холодным светом, на стенах гасли факелы стражей.

– Вы не ответили, – напомнила девушка. – Вы любите королеву?

– Да, – ответил рыцарь.

Фрейлина дернулась, будто получила удар в голову, ладони прижала к груди. Гингалину стало неприятно, и он отвернулся.

– Почему вы лжете? – прошептала Хелия. – Скажите, кто та, кого вы любите?

Рыцаря сказал, сцепив зубы:

– Леди, я не улавливаю смысл нашего разговора. Вероятно, хмель ударил мне в голову. Разрешите откланяться.

Она схватила его за рукав, Гингалин, не выдержав ее тоскливого взгляда, уставился на носки своих сапог.

– Гингалин, молю, ответьте!

Рыцарь склонил голову, резким движением освободил рукав:

– Доброй ночи, леди.

Гуляки торопливо расступались перед рыцарем, видя его суровое лицо.

Хелия смотрела ему в спину и, когда он скрылся за поворотом, сглотнула слезы.

«Он колеблется, надежда есть», – подумала с робкой радостью.

В рощу с азартными криками въезжали егеря, у многих к седлу были приторочены тушки зайцев, тетеревов. Гингалин остановил разгоряченного коня: бока жеребца раздувались, он беспокойно бил копытом. Юноша сломал ветку, с наслаждением вдохнул запах молодой листвы.

Гингалина окружили егеря, он вдохнул плотный запах пота, испытал терпкое удовольствие, почувствовал в себе звериную силу.

– Удачная охота, сэр, – сказал один из егерей.

Гингалин благодушно кивнул. Его взгляд зацепился за темное тело в зарослях: добыча испуганно порскнула прочь, ломая подлесок, охотничья кавалькада ринулась следом с гиканьем и посвистом.

Пойманным оказался неопрятный виллан: мужлан бухнулся на колени, прижимая к груди охапку облезлых веток. Всадники взяли его в кольцо, копья уставили в лицо, хищно поскрипывали луками. Виллан трясся, затравленно озираясь.

Гингалин глянул с высоты седла брезгливо, крестьянин вздрогнул от жесткого голоса:

– Что ты делал в моих угодьях?

По правде говоря, Гингалин еще не стал хозяином Сноудона, до свадьбы осталось две недели, но никто из егерей не посмел поправить спасителя королевства.

– Я собирал хворост, господин, – пролепетал виллан. Сквозь маску грязи проступала смертельная бледность.

– А кто дал разрешение? – спросил Гингалин грозно.

Егеря засмеялись вилланскому испугу.

– К-королева не против, если подданные в крайней нищете иногда подберут ветку-другую, – сказал виллан плачуще. Подбородка коснулось острие копья, и мужик вздрогнул, кругля глаза, вызывая взрыв хохота.

Гингалин жестко усмехнулся:

– Королева не против, а я, новый хозяин земель, против. И сдается, ты не только палки собирал.

– Нет-нет, господин, только хворост, всего несколько веток, – выпалил мужлан скороговоркой.

Гингалин кивнул егерям, и пара всадников, спешившись, исчезла в сплетении молодой зелени. Через некоторое время к ногам виллана швырнули силки на птицу и мелкого зверя. Мужик под громовой смех покачнулся.

Юноша, оглядев ловчую снасть, презрительно сплюнул:

– Хворост стал летать и бегать?

Виллан тонко закричал:

– Господин, зима выдалась тяжелой! Двое сынков померли, дочери хворают, жена!.. Пощадите, господин! Смилуйтесь!

Гингалин поморщился, словно услышал непристойный звук, присущий свиноферме, махнул рукой:

– Вздерните преступника!

Виллан отчаянно закричал, метнулся в чащу. Швырнув его наземь ловким ударом «пяткой» пики в хребет, егеря с хохотом связали ему за спиной руки, деловито свили петлю и оплели грязную шею белым кольцом.

Гингалин с холодной усмешкой наблюдал, как вопящего крестьянина усаживали на коня, как егерь, взобравшись на дерево, привязывал конец веревки к толстой ветке.

– Хоть раз в жизни побудет господином, покатается на лошадке! – смеялись охотники. Гингалин одобрительно улыбался.

Легкий шлепок по крупу, и вопль виллана оборвался, его судорожный танец вызвал громовой хохот. Гингалин равнодушно отвернулся от первого весеннего плода, скомандовал:

– В замок! Пора пообедать.