Читаем Железная воля полностью

- А между тем железная воля Пекторалиса, приносившая свою серьезную пользу там, где нужна была с его стороны настойчивость, и обещавшая ему самому иметь такое серьезное значение в его жизни, у нас по нашей русской простоте все как-то смахивала на шутку и потешение. И что всего удивительней, надо было сознаться, что это никак не могло быть иначе; так уже это складывалось.

Бесконечно упрямый и настойчивый, Пекторалис был упрям во всем, настойчив и неуступчив в мелочах, как и в серьезном деле. Он занимался своею волею, как другие занимаются гимнастикой для развития силы, и занимался ею систематически и неотступно, точно это было его призвание. Значительные победы над собою делали его безрассудно самонадеянным и порою ставили его то в весьма печальные, то в невозможно комические положения. Так, например, поддерживаемый своею железною волею, он учился русскому языку необыкновенно быстро и грамматично; но, прежде чем мог его себе вполне усвоить, он уже страдал за него от той же самой железной воли - и страдал сильно и осязательно до повреждений в самом своем организме, которые сказались потом довольно тяжелыми последствиями.

Пекторалис дал себе слово выучиться русскому языку в полгода, правильно, грамматикально, - и заговорить сразу в один заранее им предназначенный день. Он знал, что немцы говорят смешно по-русски, - и не хотел быть смешным. Учился он один, без помощи руководителя, и притом втайне, так что мы никто этого и не подозревали. До назначенного для этого дня Пекторалис не произносил ни одного слова по-русски. Он даже как будто позабыл и те слова, которые знал: то есть "можно, не можно, таможно и подрожно", и зато вдруг входит ко мне в одно прекрасное утро - и если не совсем легко и правильно, то довольно чисто говорит:

"Ну, здравствуйте! Как вы себе поживаете?"

"Ай да Гуго Карлович! - отвечал я, - ишь какую штуку отмочил!"

"Штуку замочил? - повторил в раздумье Гуго и сейчас же сообразил: - ах да... это... это так. А что, вы удивились, а?"

"Да как же, - отвечаю, - не удивиться: ишь как вдруг заговорил!"

"О, это так должно было быть".

"Почему же "так должно"? дар языков, что ли, на вас вдруг сошел?"

Он опять немножко подумал - опять проговорил про себя:

"Дар мужиков", - и задумался.

"Дар _языков_", - повторил я.

Пекторалис сейчас же понял и отлично ответил по-русски:

"О нет, не дар, но..."

"Ваша железная воля!"

Пекторалис с достоинством указал пальцем на грудь и отвечал:

"Вот это именно и есть так".

И он тотчас же приятельски сообщил мне, что всегда имел такое намерение выучиться по-русски, потому что хотя он и замечал, что в России живут некоторые его земляки, не зная, как должно, русского языка, но что это можно только на службе, а что он, как человек частной профессии, должен поступать иначе.

"Без этого, - развивал он, - нельзя: без этого ничего не возьмешь хорошо в свои руки: а я не хочу, чтобы меня кто-нибудь обманывал".

Хотел я ему сказать, что "душа моя, придет случай, - и с этим тебя обманут", да не стал его огорчать. Пусть радуется!

С этих пор Пекторалис всегда со всеми русскими говорил по-русски и хотя ошибался, но если ошибка его была такого свойства, что он не то говорил, что хотел сказать, то к каким бы неудобствам это его ни вело, он все сносил терпеливо, со всею своею железною волею, и ни за что не отрекался от сказанного. В этом уже начиналось наказание его самолюбивому самочинству. Как все люди, желающие во что бы то ни стало поступать во всем по-своему, сами того не замечают, как становятся рабами чужого мнения, - так вышло и с Пекторалисом. Опасаясь быть смешным немножечко, он проделывал то, чего не желал и не мог желать, но ни за что в этом не сознавался.

Скоро это, однако, было подмечено, и бедный Пекторалис сделался предметом жестоких шуток. Его ошибки в языке заключались преимущественно в таких словах, которыми он должен был быстро отвечать на какой-нибудь вопрос. Тут-то и случалось, что он давал ответ совсем противоположный тому, который хотел сделать. Его спрашивали, например:

"Гуго Карлович, вам послабее чаю или покрепче?"

Он не вдруг соображал, что значит "послабее" и что значит "покрепче", и отвечал:

"Покрепче; о да, покрепче".

"Очень покрепче?"

"Да, очень покрепче".

"Или как можно покрепче?"

"О да, как можно покрепче".

И ему наливали чай, черный как деготь, и спрашивали:

"Не крепко ли будет?"

Гуго видел, что это очень крепко, - что это совсем не то, что он хотел, но железная воля не позволяла ему сознаться.

"Нет, ничего", - отвечал он и пил свой ужасный чай; а когда удивлялись, что он, будучи немцем, может пить такой крепкий чай, то он имел мужество отвечать, что он это любит.

"Неужто вам это нравится?" - говорили ему.

"О, совершенно зверски нравится", - отвечал Гуго.

"Ведь это очень вредно".

"О, совсем не вредно".

"Право, кажется, - вы это... так..."

"Как так?"

"Ошиблись сказать".

"Ну вот еще!"

Перейти на страницу:

Похожие книги