Железная земля: Фантастика русской эмиграции. Том I

Старый шейх у порога. Закутался в белый муслин. Медленно из–под серебряных усов падают размеренные слова.

На бледном бескровном лице чернеют нетронутые сединою брови и длинные ресницы. Нет–нет да и приподымутся. И острый горящий взгляд точно сверлит слушателя.

Да… было иное время. И другая картина представляется мне:

У громады великолепного храма Горуса пальмовые рощи. Могучие сикоморы глубоко врылись в податливую землю узловатыми, некрушимыми корнями. Точно опираясь на них, все выше и выше стремились пышные вершины, где бесчисленные стаи славили великого Бога. А кругом, как и сейчас, расстилалось желтое безмолвие пустыни, грезившей миражами. Денно и нощно в прохладном сумраке несравненного капища горели жертвенные огни и меланхолические струны нежных систр пели хвалу таинственным силам, хранившим счастливый Эгипет.

Задолго до Антония, Клеопатра, тогда еще юная, обручилась здесь Гору.

Жрецы благословили ее духовный брак, и прекраснейший из них заменял в этом удивительном обряде самого бога. Он возлежал с нею на сверкавших изумрудами носилках и на золотом пиршественном ложе среди пышных роз и лилий верхней страны Пирамид.

Утром его нашли бездыханным в брачной постели.

И все поняли — Гор убил счастливца, ибо огнеобильный бог, как и простой смертный, не терпел соперника. Жрецы, впрочем, пояснили иначе: заместивший, хотя бы и на одну ночь, Гора стал и сам равным богам, и потому новая отчизна призвала его в незакатное царство вечной радости.

Тело молодого жреца, насыщенное драгоценнейшими ароматами, опустили в глубокий колодезь под самым храмом и царица, сняв с шеи великолепное жемчужное ожерелье, обвила им погребальный покров мумии как залог того, что она будет оплакивать его столько дней, сколько в нем драгоценных розовых зерен.

И с ожерельем швырнули в вечный мрак колодца медно–красную змею, чтобы она хранила царственный дар Клеопатры.

II

Я уже неделю жил у старого шейха.

К одному из притворов храма, как ласточкины гнезда к утесу, припала жалкая глиняная деревня бедных феллахов, но в величии божественного храма ее нельзя было отличить от куч щебня и мусора. Феллахи держали тощих ослов для путешественников, жили случайными подачками, «черви развалин», как звали их копты окрестных городов.

Раз к павшему святилищу великого Гора подъехали англичане.

Трое, молодые, радостные, веселые.

Только что окончили Оксфорд и эта поездка была медовым месяцем их свободы. Шум их голосов и смех странно звучали, теряясь в строгих синих тенях среди могучих колонн и пилонов.

Такое же, как и сегодня, опаловое небо жгло груды камней и пески. Привыкшие к благоговейному молчанию старого храма, забытого храма, арабы дрожали, ожидая мести оскорбленного, загадочного владыки этих святилищ.

Англичане слышали легенду об ожерелье Клеопатры.

Младший вымерил глубину погребального колодца: оказалась далеко не так велика, как говорили феллахи. Они ведь эту нору вели чуть не в самые недра к шайтану. А может быть, ее тоже завалило щебнем и занесло песком. Предприимчивый, привыкший к смелому спорту юноша навязал на веревке узлы, сделал петлю на конце и сел в нее: «Моя будущая невеста получит ожерелье Клеопатры» — смеялся он.

Зажег смолистый факел и скоро в глубине колодца уже чуть багровел его гневный глаз. Тускнул, точно жмурился, пока не обратился в едва заметную красную точку, точно там, в глубине, мерещился потухающий уголек.

Прошло полчаса.

Товарищи кричали что–то в нору.

Нора молчала.

— Ему некогда…. Ищет.

Минул час.

Оставшиеся вверху встревожились.

Дергали веревку. Веревка была натянута.

Вдруг из самых недр земли донесся отчаянный вопль и замер.

Уголек погас давно. Вопль прозвучал из сплошного мрака.

Перепуганные, опять дернули веревку.

Юноша, должно быть, держался на ней, потому что там чувствовалась тяжесть. Второй живо спустился туда и скоро задергал веревку снизу, крича что–то невнятное, точно внизу гудело.

Третий позвал арабов.

Ему одному было не под силу вытащить своих из таинственного мрака.

— Старый бог сердится… Старый бог не хочет у себя людей.

— Старый бог истребит и нас с нашими женами, детьми и ослами.

— Мы не можем идти против воли старого бога. Тебе хорошо: ты уедешь к своему богу, а мы останемся здесь, с

нашим.

Им англичанин грозил револьвером — не помогло.

Старый бог был страшнее….

Тогда он купил у них осла. Сделал ярмо и привязал к нему веревку. Осла погнали и он потянул ее за собою. Англичанин с отчаянием всматривался и вслушивался в тяжелый мрак, как черная жидкость заливавший колодезь. Там все теперь зловеще молчало. Через несколько минут почудился неясно какой то вращавшийся узел. Еще мгновение и в узле этом разобрали два сплетшиеся тела.

Один еще дышал… Он только и мог проговорить:

— Там… змеи… Много… много.

И умер.

Оба были покрыты укусами. И в руки и в лица.

Змеи исполнили заклятье царицы.

Жемчужное ожерелье осталось на дне колодца.

Ядовитые сторожа могилы, в которой более двух тысяч лет спал соперник могущественного Гора, отомстили нечестивым за осквернение святыни…