Фрэнсис Уиллоби окинул его недоуменным взглядом.
— В грядущие дни? В еще не наступившую годину, что ли? Как так, не понимаю!
— А ты попробуй. Приятель, нас смыло за борт, и теперь мы оба в одной шлюпке. И для того чтоб мы могли помочь друг другу, тебе необходимо уяснить...
Мотая головой, англичанин пробормотал:
— Увы, друг мой, я нахожу твои слова полнейшим вздором. Сегодня есть сегодня, завтра будет завтра. И как же может человек шагнуть из одного в другое, чтоб завтра превратилось вдруг в сегодня?
— Понятия не имею,— ответил Филлипс.
На лице Уиллоби отчетливо читалась внутренняя борьба. Но вряд ли он осознавал хоть смутно, хоть в самых общих чертах то, к чему его подводил Чарльз.
— Зато я знаю вот что... Твое столетие и все, что в нем было, исчезло, прошло. Как и мое, хоть я и родился на четыреста лет позже тебя, во времена второй Елизаветы.
Уиллоби презрительно хмыкнул:
— Четыреста...
— Ты должен мне поверить!
— Не-е!
— Это правда. Твоя эпоха — для меня уже история. А моя и твоя — история для
— Окстись, приятель! Ты бредишь!
Филлипс помотал головой. Он вьггянул руку и сильно сжал запястье пирата.
— Клянусь тебе! Послушай!
Женщины пристально за ним наблюдали, шушукались, прикрывая рты руками, и похохатывали.
— Спроси у них! Пусть ответят, какое на дворе столетие! Думаешь, шестнадцатое? Спроси у них!
— Побойся бога! Какое может быть столетье, коль не шестнадцатое!
— Они тебе ответят: пятидесятое!
Рыжебородый посмотрел на Чарльза с сожалением.
— Приятель, ох, приятель, как же тебя угораздило тронуться умом! Пятидесятое, гляди! — Он рассмеялся.— Дружище, а теперь меня послушай. Есть лишь одна Елизавета, жива-здорова и сейчас на троне в Вестминстере. А это — Индия. Год одна тысяча пятьсот девяносто первый от Рождества Христова. Так что давай, приятель, уведем корабль у этих португальцев, вернемся в Англию, ну а оттуда ты, даст бог, отправишься в свою Америку...
— Но Англии здесь нет.
— Э-э, сказать такое и не быть безумцем?
— Известные нам города, народы — все исчезли. Эти люди живут как волшебники, Фрэнсис.— «Бессмысленно что-то утаивать».— Они колдовством вызывают города из далекого прошлого, возводя их то тут, то там ради своей утехи, а потом, когда они им наскучат, разрушают их и начинают все сызнова. Здесь нет Англии. Европа безлюдна, безлика, пуста. Знаешь, какие здесь есть города? Лишь пять на весь мир. Египетская Александрия. Тимбукту в Африке. Нью-Чикаго в Америке. Величественный город в Китае... И этот город, так называемый Мохенджо-Даро, который гораздо древнее и Греции, и Рима, и Вавилона.
На что Уиллоби спокойно произнес:
— Совсем ты забрехался. Сначала говоришь, что мы в далеком завтра, потом, что мы обосновались в каком-то городе давно минувших лет.
— Всего лишь чары! — в отчаянии произнес Чарльз.— Подобие древнего города, которое эти люди сотворили, чтобы развлечься. И мы с тобой здесь тоже — ты и я,— чтоб развлечь их. Просто развлечь.
— Твой разум явно помутился.
— Тогда пойдем со мной. Поговоришь с людьми у общего бассейна. Спросишь у них, какой нынче год. Спросишь про Англию. Спросишь, как ты здесь очутился.— Филлипс снова схватил Фрэнсиса за запястье.— Мы должны стать союзниками. Если мы будем действовать сообща, то, возможно, узнаем, как отсюда выбраться и...
— Оставь меня, приятель.
— Прошу...
— Оставь меня! — заорал пират, отдергивая руку. Его глаза пылали гневом. Встав во весь рост, он, казалось, в гневе ищет оружие. Женщины, съежившись, отпрянули подальше, но в то же время упоенно взирали на вышедшего из себя детину.— Вон! Убирайся в свой Бедлам! Оставь меня, безумец! Оставь меня!
Расстроенный Филлипс несколько часов одиноко бродил по пыльным немощенным улочкам Мохенджо-Даро. Неудача с Уиллоби подкосила его, повергла в уныние. Чарльз надеялся, что плечом к плечу с пиратом они прижмут этих туристов, но оказалось, что совершенно невозможно донести до Уиллоби простую истину о том, какая участь их постигла.
В душной жаре Чарльз шел наобум, плутая среди нагромождений безликих, лишенных окон домов и голых неприглядных стен, пока не выбрался на широкую базарную площадь. Вокруг него неистово бурлила городская жизнь, точнее, псевдожизнь — замысловатое взаимодействие тысяч эфемеров. Тут вам и торговцы, предлагающие прекрасные клейма из резного камня с изображениями тигров, обезьян и странных горбатых коров, и горластые женщины, торгующиеся с ремесленниками за украшения из черного дерева, золота, меди и бронзы. Изнуренные на вид женщины сидели на корточках за необъятными курганами свежеобожженных розовато-красных черно-узорчатых гончарных изделий. Никто не обращал на Чарльза внимания. Он здесь изгой, они же — часть всего этого.