Железноцвет

Мы оставляем площадку позади. Оглянувшись, я вижу, как экзекутор бьет поленом еще дважды, но ничего у него не выходит. “Деятель” подвывает и скулит, но вырваться даже не пытается. Наконец, хорошенько замахнувшись, экзекутор со всего размаху опускает полено на руку наказуемого. Раздается характерный треск, и рука изгибается в неправильную сторону. Вой “деятеля” переходит в поросячий визг. Почти сразу же его отпускают, и он, с плачем и истерикой вырвавшись из рубки корабля, падает в пыль, баюкая сломанную руку. Зеваки потихоньку расходятся.

Толпа гражданских сворачивает и направляется туда, где между двумя опрокинутыми домами стоит побитая осколками водонапорная башня. Мы же идем прямо еще пару минут, пока не выходим к станции.

***

На счастье, особого беспокойства в округе не видно. Все, как всегда. Станция находится на самом краю промзоны, она – предпоследняя на линии. Дальше – стена внешнего периметра, а за стеной – уже пустошь. Чужая земля. Когда-то эта станция, громада из бетона и мрамора, тянущаяся к высотному монорельсу, была впечатляющей. Теперь ее бетон порябел, а мрамор раскрошился. Стены и лестницы станции исписаны ругательствами и странными лозунгами вперемешку с эндемичной для города наскальной живописью. Путь к станции перегорожен проволочным забором, опутанным колючкой. Толпа народу, человек в сто, наверное, трется у ворот. Публика разная; некоторые, как мы, тащат на себе битком набитые баулы. У ворот дежурят несколько вооруженных молодчиков, одетых в неладную, но крепко сшитую форму коричневого цвета. Над воротами красуется табличка с размашистой надписью: “ВЛАСТЬ СОВЕТАМ, А НЕ ПАРТИЯМ!”

– Совсем страх потеряли, – ухмыляюсь я. – Смотри внимательно, Зоя. На самом деле, ополчение Массива негласно контролирует и разбомбленный район тоже, но тут, у станции, начинается их полноправная вотчина. Будь начеку.

– Всегда.

При моем приближении горожане расступаются, морщась и сплевывая под ноги. Их неприязнь легко объяснить – мое перекошенное лицо покрыто наростами и лишаем, столь же омерзительными, сколь и фальшивыми.

– Так, давай, пошли! – командует старший коричневых, глянув на часы. Толпа гудит одобрительно и подается вперед. Усиленно работая локтями, мы с Зоей проникаем в первые ряды.

Одного человека уже пропустили – он спешит вверх по лестнице; слева от ворот молодчики обыскивают пару сумок, принадлежащих очень сомнительного вида личности в черном капюшоне.

– Фу, сука, вот ебало! – глянув на меня, морщит нос часовой. – Семен, речников принесло.

– Пораньше встанешь – побольше сделаешь, – приветливо скриплю я, сверкая железными коронками.

– Э, а где этот, который? – хмурится Семен, косолапя к нам. Крест на рукаве – значит, сержант ополчения. – Ну этот, обычно который?

– Косой, что ли? – скалюсь я. Семен неуверенно кивает. – Анемийка прижала. Оклемается – приедет.

– Ну-ну, – кивает Семен. – Показывай, че привез, речник. Нет, ты ставь, сам посмотрю. Там стой. Ты тоже, девка.

Я сразу предъявляю солдатам свой набор отмычек и мультиинструмент. Они не вызывают интереса. Семен начинает без особого энтузиазма копаться в набитых гадами баулах, а нас с Зоей проводят сквозь металлодетектор, а потом дотошно обыскивают двое в перчатках и масках. Зоя даже бровью не ведет, когда ее бесцеремонно щупают за грудь и между ног.

– Нахуй с ними связалась, девка? – бормочет сержант, копаясь в своем подсумке. – У этого небось уже отгнило все.

– Че ты знаешь, дуб? – бойко отзывается Зоя. Семен жмет плечами.

– Шла бы к нам, у нас все ладом, – развивает мысль он.

– Время – денежки, товарищ сержант, – деликатно тороплю я.

– Сфинкс тебе товарищ, речник, – хмурится он. Я прикусываю язык.

Семен извлекает из подсумка громоздкий дозиметр и, включив его, проводит сначала над одной сумкой, потом над второй. Пройдя пол сумки, дозиметр внезапно начинает трещать. Семен сразу же замирает, а потом внимательно смотрит на меня. Холодок возникает в моей груди.

– Санек – смотри его, – командует сержант. Со стороны пулеметного гнезда доносится клацанье затвора. Семен лезет в сумку обеими руками. Несколько раз ему попадаются костяные детали, но пока он лишь недоуменно смотрит на них.

– А чистить мне, что ли? – тихо ворчит он. – И дерут же втридорога, шкуры. Не помню, когда селедку нормальную ел, без этого триппера. У малого что ни день – живот крутит…

Он все больше углубляется в сумку. Зоя бросает мне обеспокоенный взгляд. С каждой рыбой лицо Семена становится все более хмурым.

– О! – вдруг озадаченно говорит он, и снова смотрит на меня. – А это че?

Я чувствую, как вокруг напрягаются ополченцы. В толпе намечается недовольство – спрашивают, когда уже пропустят, ругают речников. Новоприбывшие напирают. Я поспешно подхожу к Семену и сажусь рядом, на корточки – так, чтобы закрыть собой сумку. Гримасу боли играть не приходится. От Семена смердит дешевым одеколоном.

На самом дне баула, вся покрытая слизью и жиром, притаилась маленькая баночка с желтоватой жидкостью. Попав на свет, пиявки, облепившие стенки баночки, оживляются.

– Это че такое? – нехорошо ухмыляется Семен.