Железноцвет

– В таком случае, надень перчатки и собери плоды с куста, что у дивана стоит. Очень, очень осторожно, ясно?

– Ага.

Пока Зоя возится с кустом, я с трудом водружаю на стол керамический реактор и подсоединяю к нему кабель питания. Как бы опять район без света не оставить…

Зоя кладет на стол плоды куста. Каждый из них размером с хорошую свеклу, серый с коричневыми рубцами сверху. На каждом из рубцов – по дюжине почек, на конце которых горят неяркие огоньки.

– А на ощупь – как сиськи, – сообщает довольная Зоя.

– Ты их особенно не тереби, – говорю я. – Гранаты, все таки.

– О. Ооо…

– Да. Те, что у которых рубцы образуют круг – свето-шумовые. С двойной сплошной – дымовые. С крестом – ядовитые. Ими можно стрелять, но если лень заряжать в гранатомет – можешь просто бросить. Отрываешь хвостик, и после этого любое сильное сжатие, так сказать, взводит детонатор. Отпускаешь…

– Бум!

– Бум. Садись, буду все показывать. Тут на час работы, не меньше.

***

К цели мы вылетаем с первыми лучами рассвета, пока город приходит в себя после шальной ночи. Следы беспорядков видны невооруженным взглядом: большинство магазинов, которые мы проезжаем, разграблены; 303-я бросила позиции, занятые вчера, и отступила назад, к ж/д узлу. С одного из встречных светофоров свисает человек с мешком на голове. На его спине кто-то прилежным почерком вывел: “КОЛЛАБОРАЦИОНИСТ”. Хаос пялится на нас из каждой подворотни. Прохожие редки, машины еще реже.

Зоя, что-то мурлыкая под нос, непринужденно обходит рытвины и провалы, периодически вылетая на пешеходную дорожку. На очередной колдобине нас подбрасывает так, что я едва не прокусываю язык. Становится ясно, что поспать в дороге не выйдет. Я прикрываю рот ладонью, чтобы скрыть зевок. Зоя тут же сладко зевает в ответ, показав зубки.

– Недоспал? – спрашивает она, и бросает джип в сторону, обходя старенькую “Весту”, в основном состоящую из сварных швов и клейкой ленты. Водитель припарковался поперек двойной сплошной.

– Более-менее, – отзываюсь я.

Я заснул в своем кабинете, слушая записи старых выступлений Виктории. Как обычно.

– Хорошая машина, – говорю я.

– Нравится? Ее с фронта эвакуировали, а потом бросили в аэропорту, в Питере. Я, пока не послали сюда, возилась с ней, от нечего делать. Пить надоело. Потом подсуетилась, чтобы ее на поезд с нами погрузили.

– Ты, наверное, не этого ждала от возвращения, – говорю я. Зоя вопросительно поднимает брови. – С войны на войну.

– Почему? У меня жизнь – одна сплошная развязка. Вчера я двигалась в одном направлении, сегодня двигаюсь в другом. Слушай, а че за плакаты? Синие, до этого розовые были, и оранжевые…

– Ммм?

– Ну вон.

Она кивает на трехэтажное заколоченное здание, которое мы проезжаем. Какие-то административные руины, толком уже не опознать. Просевшие стены от крыши до подвальных окошек покрыты уличной живописью, разделенной переплетением трещин. Угол здания, выходящий на перекресток, в семь слоев облеплен объявлениями, в основном ч/б. Объявления предлагают взять денег под залог имущества, продать б/у авто или цветмет, любо купить: “средства самообороны”, “лекарства” или кусочек тепла – по часам и на ночь. На черно-белом фоне ярко выделяется сердце, выложенное одинаковыми плакатами сине-лимонной расцветки. На плакатах – только адрес и размашистая надпись: “КОНКРЕТНАЯ БЫСТРАЯ ПОМОЩЬ”.

– Чего это? – снова спрашивает Зоя.

– Секты.

– А?

– Секты. Берут только метаморфизированных. “Коммуны взаимопомощи”. Там скальпелем помогают от телесных модификаций, постом и хлыстом – от умственных.

В одной из таких я прожил пару недель или пару месяцев – пока Удильщик не сжег его дотла.

– Вот про этот танк я говорил, – показываю я, – мимо него и прямо.

За последним перекрестком, еще как-никак мощеным, бетон и асфальт встречаются только намеками. Окраина начинается сразу за ним. Пропустить ее начало невозможно. Здания на обеих сторонах проспекта одинаковые, но на дальней – все без исключения обгоревшие; многие разрушены и потом частично восстановлены дворовыми силами. Как одинокий постовой, на середине перекрестка застыл Т-90МС, за время дежурства покрывшийся различными надписями. На эжектор танковой пушки кто-то пририсовал символ Марса.

Мы минуем танк и проезжаем пару кварталов по улице, состоящей главным образом из кратеров. Потом я даю отмашку.

– Вот здесь сворачивай. Я покажу, где спрятать авто.

Покинув улицу, мы проезжаем через заросший, пошедший трещинами двор и оказываемся в лабиринте ржавых гаражей. Пахнет детством.

– Вот тут, – показываю я.

– Может, поглубже заедем? Не больно дерзко-то?

– Сюда никто не ходит. Я выйду, а ты езжай за мной на самом малом. След в след.

Недоразумение вышло в свое время с этим местом: по ошибке на микрорайон сбросили тонн двенадцать кассетных бомб. Часть сдетонировала, большинство осталась в почве. Сквозь землю я вижу их, как слитки черной массы на фоне белого шума. Эти убить не убьют, но о большом футболе забыть заставят. И о малом.

– Сюда, – подзываю я.