Железные игрушки — магнитный потолок

Он видел самого себя как бы сверху. Вмятый во что-то белое… и на голове белый… шлем? чалма? ну не нимб же? Он уносился (сам от себя), становился все меньше. И при этом раздваивался. Видел не одного (себя), а сразу… как бы две головы в белых намотанных чалмах. Вдруг понял: это же отражение в зеркальных очках! Кто-то, склонившись к нему, внимательно разглядывал, не сняв очки.

«Ну что, очнулся? пришел в себя, турист?» Мужик в очках отстранил (небритое) лицо, распрямился, отошел в сторону. Высокий, в спортивном костюме. А ведь где-то он уже… встречал его? Спортивный и зеркальноглазый что-то искал в нагроможденных вокруг коробках, в составленных на них белых шкафчиках, открывал и закрывал дверцы.

«Нет, это не жизнь после смерти, — поведал демонический персонаж. — Это палатка из желтого капрона, и солнце просвечивает, погода разгулялась. Ты в медпункте для пострадавших

(да где же они его запрятали? ведь было же, было! при мне ставили, точно)

навязчиво повторял он одно и то же. Олег чувствовал: его голова плотно забинтована, руки и ноги вроде целы. Из-под повязки сочился запах чего-то горького, полынного; во рту неприятный железистый привкус. Постепенно стал соображать, приходил в себя. Ой лежал на походной кровати, мягкий желтый свет наполнял палатку. Все, что видно вокруг, заставлено коробками с иероглифами, белыми медицинскими шкафчиками (похоже, это собрано, приготовлено к отъезду). С трудом оглядевшись, заметил слева, на низкой коробке, плошки с едой, сок. По другую руку тоже коробки, табурет, на него брошена его рабочая куртка, сверху фонарик, пассатижи, степлер — то, что было в карманах. Тишина обволакивала, но между тем была наполнена слаженным пением…

— Что, турист, как ты? Я тебе завтрак принес, есть будешь? Да не будешь, знаю, какая жратва! У тебя, вроде, сотрясение. Кореец, лекарь здешний, тебе голову вправил, он пальцами лечит, суджок-терапия, мазь свою втер. Мне тоже как-то вправлял башку, когда переклинило. А братья на молитвенном собрании, слышишь, поют. И за твое здоровье помолятся

(ну спирт же был, бутыль, да куда они его замыкали?)

ты, это, Олег, да? А я Игорь, будем знакомы. Какой фээсбэшник? Думал, я фээсбэшник? Я, почему говорю, турист, ведь ты все бредил. Какие-то камни, камни, тропа… берег Байкала… Потом ты идешь где-то, вспоминал, наверное, как заблудился. Какой-то последний берег! И опять по новой

(не обращай внимания, я за спиртом, ну и тебя проведать, сейчас спиртику тяпну, а вообще, я рядом сидел, пока тебя кореец лечил) он наконец нашел вожделенную медицинскую бутыль. — Придется твоим завтраком закусить, но ты не в обиде? У братьев сухой закон, а я, как пообщаюсь с ними, на пятый день меня аж трясет всего. И насмотришься здесь всякого.

— Ты… переводчик у них? — едва прошептал Олег.

— Ну да, переводчик, давно с ними работаю.

Он нашел стаканчик, откупорил бутыль,

открыл сок. — Ладно, вода есть, но безвкусная, соком запью. Твое здоровье! С мягкой, как говорится, посадкой… эк-х-ма! — опрокинул в себя спирт. — Во продирает!

— А наши где? все остальные?

— Твои-то? Мужики спят. Корейцы лагерь сворачивают, машины пока еще не подошли. Ха! смешной человек! Сейчас про то, что ночью было, начнешь спрашивать? Что за девицы прилетали? Ты, главное, не заморачивайся по этому поводу!

— Я и не заморачиваюсь, с чего ты взял? — голос у Олега постепенно окреп. — Пусть с неба прилетают. Пусть из пены морской выходят. Из лунного света будут сотканы. Мне бы вот только это… сколько отгулов дадут? И чтобы больничный оплатили.

— За это не беспокойся. Тут такое бабло в руки идет, что и премию подкинут, и отгулов дадут, сколько попросишь. Или деньгами, если надо, компенсируют. А там, на горе, многие бьются, — с сочувствием (несомненно, фальшивым) вздохнул зеркально-темноокий. — Ночь, камни, растяжки натянуты, а тут еще девки голые с неба падают! Некоторые мужики, как увидят, сразу в глухую неадекватку уходят. Башню напрочь сносит! Ну, я тебя не имею в виду. Ты-то запнулся, склон пропахал… да? С кем не бывает. А то, может, тебя кто по затылку приложил?

О чем это он? Как это вывел так ловко?

— Нет, я про тебя ничего не говорю. — «Спортсмен» присел на корточки подле, подцепил из плошки куриную ногу, с аппетитом обгладывал. Отчетливый запах спирта, еды, смачный хруст были неприятны, как-то неуместны здесь. — А то некоторым Присягин почему-то поперек горла становится. Не трожь! гад! мое! так нельзя! красоту! своими перчатками! в сетки! в вольер! продавать! гад! нашу красоту! так не бывает! не может быть! Х-ха! Присягин тут при чем? Еще ему голову норовят расколошматить, весь в шрамах, видел? Главное, степлером хотят долбануть, штука такая, бирки ставит. Он удобный, как кастет, по руке подходит, вес приличный. Присягин менять замучился эти степлеры, разбивают ему об башку — вдрызг! А ты, я так понимаю, в поход собрался?

Он был как-то странно осведомлен о его делах.

— Ты даже в бреду нес… о, тропа моя, тропа! о, рюкзак мой, рюкзак! о, камни мои, камни! Заблудился в походе, да?