Железные Лавры

Меня же так прошибло потом, что Карл, кажется, повел носом: откуда пахнуло такой вонью? Если то, что я услышал, не было подсказкой аббата, то Карл – поистине новый царь Соломон! Карл убил сразу двух, и даже не зайцев, а свирепых волков и тут же воссел на их шкуры: обескуражить всех лангобардов, не знавших о заговоре смелого графа, и попутно озлобить их против далеких, едва ли досягаемых саксов. И к тому же – вот он, лучший способ сделать так, чтобы графа первым делом забыли свои же по крови. Франкский Соломон разделил и властвует!

В знаменитом на весь мир своей мудростью королевском аббате тоже проснулось живое любопытство:

- А скажи-ка ты нам, дерзкий умник, видать, немало учившийся философии и логике, хоть и безус, – ведь ты наверняка и сам о том гадал и времени гадать имел куда больше нашего, - как такое могло случиться, что прозрение пришло к двум язычникам и их наполнила решимость защитить его христианское величество, а не бежать прочь, оберегая самих себя от опасности?

Безо всяких метафор и преувеличений поведал о том, как наблюдениями и рассуждениями мы «общим сенатом» дошли не до смутных прозрений, а до ясных подозрений. И вот оба язычника решили, что судьба призывает рискнуть ради их давней, до боли и бессонницы чаемой цели – быть взятыми на службу самым великим властителем мира. Баснословные обстоятельства превращали их общую цель в горшок с греческим огнем. Кто послал двух язычников и одного служителя Божьего в нужное место и в самое нужное время – вот уж тайна «велика есть» или же вовсе не тайна.

- Разве эта антиномия не той же масти? – дерзнул добавить, заметив про себя, что обоих, барда Турвара Си Неуса и ярла Рёрика Сивые Глаза, уже успели допросить раньше меня, и можно было по добродушным, но не сытым львиным взорам надеяться, что те оба еще живы.

Одинаково теплое, хоть и невозмутимое выражение лиц самых сильных мира сего, утешало приблудный страх: похоже, ярл и бард отвечали королю и аббату без задних мыслей, и потому все рассказы наши сошлись и облобызались.

Карл гулко усмехнулся в сторону аббата, колыхнув мертвые шкуры:

- Лучше уж отпустить его теперь, Екклесиаст, пока этот воронок не накаркал себе же беду, довольно дерзок.

Он кивнул стражнику. Тому четырех стадийных шагов хватило – подойти, взять со шкур святой образ, потом подойти ко мне, отдать, вернее, ткнуть тараном мне святой образ в руки. Уразумел тотчас и обрадовался несказанно: вот и есть благодарность и к ней в придачу истинно королевский дар.

- Стой! – вдруг возгласил Карл, колыхнув выдохом пламя светильников. – Дай мне!

Я похолодел: Карл снова протягивал руку за образом.

Стражник вновь выхватил у меня святой образ, вернулся к королю, отдал ему святой образ. Карл взял святой образ во всю даль вытянутой рукой – держал легко, будто невесомый лист древа, и, не приближая – так, на вытянутой руке, – всмотрелся, искристощурясь. Наверно, король страдал дальнозоркостью, заставлявшей его завоевывать все более далекие пределы.

- Разве может женщина править государством, утвержденным Самим Богом? – вопросил он.

Аббат смолчал, будто подозревая, как и я, что Карл обратился напрямую к Твоему, Христе, святому образу.

- Нет, не может, - сказал Карл, словно не дождавшись ответа и вещая своё суждение с попущения Твоего, Господи. – Куда женщине, у коей, как и у Евы, сердце – то же яблоко с Древа познания истины и греха? Мудрость и грех заодно, в одном плоде. Еве нужно было, чтобы Сам Творец любовался ею всей с головы до ног, как и Адам – вот где была беда. Потому кайзерен Ирен и нужны столь величественные образы, что будут, как она чает, восхищаться ею. А вот своему сыну она выколола глаза… Ведь так? Или лгут все ветры голосов? Ты видел тёзку того, кто воплотил веру Христа в земные богатства? Ее сына Константина?

Не вмиг и уразумел, что теперь властитель Европы обратился ко мне, а не к Спасителю.

- Не лгут, Каролус Рекс, - дерзко вернул я ему слово. – Виделзатянутые мёртвой кожей глазницы Константина, сына василиссы Ирины и тёзки Константина Основателя.

Что было – то было. Железноокая царица захватила престол сына своего, столкнув Константина во тьму очей и жизни. Так и спасла своего отпрыска от еще больших грехов, на кои он уже нацелился, и приняла неутолимую в наследии жажду власти в саму себя. Но слов моего отца о самодержавной царице Ирине тогда повторить не мог. И сейчас – покуда не к месту.

- Sic, - возвестил на латыни Карл. – По власти кайзерин Ирен утверждает, а по сердцу отрицает. Не желает вплоть до пролития глаз и крови, чтобы сын ее от мужа, отвергавшего образы, сам видел земные образы Творца. Чем же отличается кайзерин Ирен от своего покойного мужа, отвергавшего образы? Чем отличается Ева от Адама?

Мы оба с аббатом Алкуином смотрели на Карла – в четыре выпученных глаза.

- Красива она? – вопросил Карл, продолжая служить твёрдым аналоем для образа Твоего, Господи.

- Кто, ваше величество? Ева? – Не бес ли задал вместо меня тот лукавый вопрос, который и сам я услышал, лишь когда задал его.