Железные Лавры

То был Никифор – логофет геникона[1], главный мытарь и счетчик Нового Рима. Строгий и справедливый. Одна из колонн, поддерживавших портал Дворца. Живой звон денег. Архимедова мясорубка, всасывавшая мясо налогов. Провинциал, что благодаря своим талантам уже в ранней молодости так же стремительно, как высчитывал в уме длину гипотенузы, продвинулся во Дворце. Он видел в моем отце для себя образец скрытой и умной стойкости, отец же, посылая намеки своим сыновьям, хвалил Никифора за глаза, как юношу способного прислушиваться к советам и вовсе не подобного сильным, но глупым птенцам, так и лезущим глоткой на лишний кусок. А уж покойный брат мой Зенон – он и вовсе боготворил Никифора, хотя был старше того почти на десять лет. Прямые и долгие волосы логофета, удивлявшие и смущавшие природными завитками на концах, слегка повылезли к нынешним его сорока годам, а надо лбом, что был всегда раскален от расчетов,выжглись-выпали, оставив «поляну мудреца». Мы втроем встали и поклонились ему разом.

Склонив голову, на миг дал волю сытой улыбке: нового этот грешный мир мне ничего не предлагал – разве что некую, не выгодную для спасения души интригу.

Никифор поздоровался, пожелал мир («Он бы еще дверьми затворенными вошел, прости Господи!» - невольно съязвил я в себе) и сел наверху. Он смотрел с доброй улыбкой на меня, я – на него. И не удержался я, предложил наобум длину катетов. Никифор ответил на счет «два», посыл был серьёзен как никогда.

- Вот как бывает, Иоанн, - сказал Никифор. – Ты сейчас – биссектриса для всего государства.

И заодно сказал ее длину.

- Вот уж не чаял того, как и бывает, - честно вспотел я затылком и подсох языком.

- Что у тебя там? – словно пропустив мимо ушей мой намёк, кивнул Никифор на суму, что грела меня всего до корней души, а вовсе не близкая жаровня. – Не хлеб же такой тяжелый и чёрствый.

- Хлеб живой, живее некуда, - отвечал логофету.

Извлёк святой образ Твой, Господи, и без опасений встал и подал тому.

Никифор посмотрел благоговейно, но не приложился. Встал сам, сильным движением упер столик к боковой стене, и мои друзья кинулись подвинуть в ту же сторону, на должную биссектрису, кресло начальника.

Стал тогда творить молитву Иисусову, гоня прочь мысли о своем всесветном значении, прилипшем потным задом к скамейке из палисандра.

- Вот теперь и не надо будет говорить, что Господь – свидетель нашим словам, - рёк логофет, бережно приставив святой образ к стене. – Говорим как есть. Надеюсь, ты уже сыт с дороги? Слюной не поперхнешься? Тебе много говорить, Иоанн. Не люблю, когда слова застревают в куске, ты помнишь.

Помнил, помнил: Никифор не любил трапез, от роду довольствовался малым куском по разу в день, будто родившись без аппетита ради экономии жизни, не стыдился своей легкой и стремительной худобы. Быть бы ему без лишних трудов монахом, кабы не попутал его бес арифметики.

- Ты ведь теперь богаче нас всех – и хорошо живешь, не напоказ, - сказал логофет в ответ на мой вопрос, в какую сторону мне говорить, чтобы лишний раз не возвращаться к началу.

«И этот заодно с ними!» - Так и вспылил внутри, и тотчас захотелось безудержно врать.

- Знанием, знанием, Иоанн, богаче, не путай, - прозорливо упрекнул меня Никифор. – Зачем тебя посылал отец Феодор, я знаю, а вот зачем ты вернулся, знаешь ли сам? Расскажи для начала всю твою круговую историю.

Рассказал теперь будто наизусть заученный текст, успевая про себя творить молитву, чтобы не во вред неизвестно кому и чему пошел мой рассказ. Привирать или что-то скрывать не было выгоды – что бы ни сказал, все могло оказаться во вред неизвестно кому и чему. Никифор, тем временем, зорко постреливал в каждого из нас троих по отдельности – словно стремительно и с привычным сквозным недоверием, не тяготившим силы, сличал мытарские отчеты, дошедшие из провинции. Друзья мои кивали, подтверждая. Всё сходилось.

Никифор остался доволен моим отчетом:

- Уж верно сам Господь Бог послал тебя туда камнем, чтобы Карл споткнулся об него. Знал бы заранее, не тратился бы на стольких шпионов – тебя одного было бы довольно, и платить не надо. Итак, этот варварский князёк собрался взойти над западными горами и ослепить нас своим императорством ни раньше, ни позже. Он так и говорил, что, мол, женщина царствовать не может?

- Мне повторить? – нарочито обиделся я, не успев насторожиться.

Никифор повел плечами:

- А ты как сам считаешь, Иоанн? Как считает твой крёстный отец-настоятель, коему всякое земное благоволение известно откуда нисходит, мы знаем. Про небесное теперь не говорю, о земном говорим. Твое послушание беспредельно? Но ты ведь сам покуда не хочешь пострига, ведь так? Да к чему теперь, ты подумай хорошенько.

Логофет умел сбивать с толку. Так же он поступал, требуя устные отчеты от подчиненных и умело сбивая их с лестницы старательно возведенной ими лжи.

- Пока видим лишь те плоды, кои успели до срока созреть на смоковнице, - отвечал я, старался и его хоть не в тягость озадачить.