Железные люди

SOS!

ВСЕМ! ВСЕМ! ВСЕМ!

СРОЧНО ПЕРЕДАТЬ В ШТАБ ФЛОТИЛИИ ПОДВОДНЫХ ЛОДОК

В ГОРОДЕ ПЕТРОПАВЛОВСКЕ-НА-КАМЧАТКЕ:

АТОМНАЯ ПОДВОДНАЯ ЛОДКА «ДЕРЖАВА»

ПОТЕРПЕЛА АВАРИЮ В РАЙОНЕ ДИФФЕРЕНТОВКИ…

ЛЕЖИМ НА ГРУНТЕ НА ГЛУБИНЕ СОРОКА ПЯТИ МЕТРОВ.

ЗАТОПЛЕНЫ ОТСЕКИ — 4-Й И 5-Й.

ИМЕЮТСЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ ЖЕРТВЫ.

СИСТЕМЫ ЭНЕРГОСНАБЖЕНИЯ ВЫШЛИ ИЗ СТРОЯ.

РАБОТАЕТ АВАРИЙНОЕ ОСВЕЩЕНИЕ.

ИНДИВИДУАЛЬНО-СПАСАТЕЛЬНЫХ СРЕДСТВ НЕ ХВАТАЕТ.

И внизу — точные координаты, дата, подпись и печать.

Глава девятнадцатая Свет маяка

Я же останусь смотреть за огнём,

И светло здесь в палате
Будет, хотя бы они до утра пировать здесь остались…

Гомер. «Одиссея», песнь восемнадцатая

Риск подхватить кессонную болезнь при всплытии с такой глубины был теоретически очень велик, ибо человек — существо нежное. Это существо, если его живьём класть под танк, или совать в огонь, или сбрасывать с большой высоты, — тут же умирает; оно — нежное и ранимое, и нельзя ему всплывать без остановок с такой глубины! Ведь это не пробка, а человек!

И всё-таки оба мичмана всплыли и, придя в себя, почувствовали, что они — живы и здоровы.

Несмотря ни на что.

Включили баллончики со сжатым воздухом. Надувные отсеки водолазных костюмов стали увеличиваться в объёмах. Всё было задумано таким образом, чтобы человек мог лежать, словно бы на надувном матрасе, плавающем на воде. Лицом вверх, спиной вниз. И грести руками по воде.

Ночь была беззвёздная, тёмная. Луны больше не было, и единственным ориентиром для этих затерянных в холодном и огромном мире пловцов служили только огоньки маяка Русского на скалистом и необитаемом островке с таким же названием.

— Жив? — спросил Лесничий, качаясь на волнах.

— Жив! — отозвался Мерзляков. — Только вроде что-то как будто очень сильно шумело в ушах. Будто бы — ревело что-то.

— У меня — тоже, — ответил Лесничий. — В ушах вроде как грохот какой-то прозвучал. А что это было — я так и не понял.

Мерзляков не ответил. Внезапно он почувствовал противный холодок где-то в ногах. Но надо было плыть и спешить, а не прислушиваться к своим ощущениям. Вот он и плыл — молча, как и его товарищ, и гребя руками в сторону пустынного, тёмного и ничего не обещающего берега. Берега, к тому же, ещё и очень далёкого. Течение и ветер — они сейчас вроде бы и не враждебны этим двоим и не пытаются унести их в открытый океан, как того боялись отправляющие их в путь люди, но ведь и Вода, и Ветер переменчивы и своевольны; то у них одно настроение, а то закапризничают и тогда — через сколько дней или недель найдут их плавающие трупы с записками? И где найдут? Возле Курильских островов? Возле Японии? Или ещё южнее?

В скором времени мичман Мерзляков выяснил, что его ногам холодно неспроста: оказывается, его водолазный костюм, видимо, ещё при выходе из трубы лопнул в районе паха, и теперь ледяная вода заходила внутрь. Точнее: могла заходить при неосторожных движениях. Лёжа на спине и придерживая одною рукой прореху, можно было и не доводить дело до проникновения воды внутрь. Но тогда и грести приходилось лишь одною рукой, а не двумя. Снижалась скорость.

Задача же состояла не в том, чтобы спасать собственные жизни, а в том, чтобы как можно скорее сообщить людям о случившемся. Пока же было ясно: здесь, на поверхности, их никто не ждал. И было в этой пустоте едва ли не страшней, чем там, внизу, где вокруг всё-таки были люди. Лесничий не стал придерживаться темпа своего отстающего товарища и поплыл — вперёд, вперёд… Надо было срочно сообщить кому-то о случившемся. Кому-то сообщить… Сообщить кому-нибудь…

Хотя ещё и неизвестно было, кого из них двоих заметят раньше.

И заметят ли вообще когда-нибудь.

А если и заметят — то живыми или уже мёртвыми…

Глава двадцатая Люди — гвозди!

Страшное тут я очами узрел, и страшней ничего мне

Зреть никогда в продолжение странствий моих не случалось.

Гомер. «Одиссея», песнь двенадцатая

Мичманам Мерзлякову и Лесничему грохот отнюдь не померещился. Ещё, когда они только-только отделились от корпуса корабля и ещё не всплыли на поверхность бухты, подводная лодка содрогнулась от взрыва.