Железные люди

Какое-то время можно было продержать моряков на азарте, на приказах, но не слишком долго. Гонка вооружений опустошала не только магазинные прилавки, но и души людей, и их мозги. Гниение государственной машины проникало в Военно-Морской Флот точно так же, как и во все остальные сферы жизни… И вот уже забота государства об ушедших в море подводниках стала потихоньку-полегоньку сходить на нет, она стала носить всё более формальный характер, и выполнение подводниками своих обязанностей — зачастую тоже. Многое делалось уже только из-под палки или чисто машинально. Люди уходили в море физически и нравственно измотанными, с тяжёлым сердцем о брошенных на берегу семьях, и ни тебе отдыха, ни тебе уверенности в завтрашнем дне, ни вообще — цели в жизни. Долгими-долгими месяцами не видишь солнца, неба, семьи, людей, а ради чего — уже вроде бы и не так понятно, как бывало прежде…

И всё чаще даже до самых наивных начинала доходить неприятная, но простая истина: для коммунистической государственной системы главное выжать из людей, как из механизмов, всё, что только можно. До конца. И выбросить их затем на свалку.

Подводные лодки типа «ДЕРЖАВА» были рассчитаны для походов длительностью месяца в два. Вместо этого их запускали на восемь, а то и на десять месяцев в дальние плаванья. Небольшой ремонт по возвращении в базу — и опять, и опять в дорогу!

И не только эти атомные подводные лодки, но и многие другие — точно так же. Иногда такое благополучно сходило с рук, а иногда и нет.

Однажды вконец обезумевшее высшее военно-морское командование решило послать в моря южные и индийские — атомоходы, созданные исключительно для морей северных и ледовитых. Повинуясь безумному приказу, подлодки дошли до Вьетнама, и там стало окончательно ясно, что дальше они не двинутся, хоть ты тресни — навигационное оборудование, способное выдержать адский холод, но не адскую жару, вышло из строя. Пришлось возвращать корабли назад.

Люди и машины эксплуатировались на износ. И если уж и сверхсовременная и сверхдорогая техника — и та не выдерживала порою такого к себе отношения и ломалась, то уж человеческие организмы и подавно.

Всё чаще и чаще стали происходить аварии, чрезвычайные происшествия, увечья. Всё чаще подводники стали отмечать такое: обращаешься бывало к бодрствующему человеку, а тот не слышит; тормошишь его, а он сидит с остекленелыми глазами и ничего не соображает. Отключился! Или так: ты подходишь к трезвому и спокойному на вид человеку с невинным вопросом, а он — по зубам тебя! А потом очухивается и орёт: «Ой, прости! я и сам не знаю, как это у меня так получилось!» А у самого — слёзы на глазах. И прощали, а что поделаешь!

После непривычно долгого пребывания под водою люди начинали путаться в мыслях, разговаривать сами с собою или с несуществующими собеседниками, беспричинно смеяться или плакать. Люди болели, бесились, впадали в отчаяние уже и не только в море, но и на берегу; у многих атомных подводников стали разваливаться семьи, жёны загуливали, а безнадзорные дети шли по дурному пути…

Вот тебе и выбрались в Индийский океан!

Вот тебе и заткнули за пояс Америку!

Коммунистическая Империя, на радость Империи Некрофилов, клонилась к закату, выдержать всё новые и новые экономические и моральные нагрузки она явно была не в состоянии, и когда-нибудь это должно было чем-то кончиться.

Чем?

Когда?

Глава четвёртая ПЕРЕПАЛКА

Мрачно взглянув исподлобья, сказал Одиссей благородный:

— Слово обидно твоё; человек ты, я вижу, злоумный.

Гомер. «Одиссея», песнь восьмая

Лодка деловито рассекала морскую воду, распарывала её, а та, признавая как факт, что с нею таким образом поступают, реагировала на это таким образом: сталкиваясь с носом подводного корабля, — сначала шипела, а проскальзывая к корме вдоль бортов, уже явно рокотала, намекая на то, что, если дело и дальше пойдёт так же, то оно закончится кильватерным следом. И так и оно получалось и впрямь: белый кильватерный след возникал из всего этого и тянулся, тянулся позади корабля да так потом озабоченно и исчезал где-то в темноте… Прохладному морскому ветерку тоже была отведена определённая роль во всей этой истории: мощные вентиляторы сначала заглатывали его внутрь подводной лодки, затем прогоняли сквозь яркие, шумные, многолюдные отсеки и под конец выпускали его — ошеломлённого увиденным, уже с запахами человеческого жилья и всякой химии, прямо на просторы Тихого-претихого океана. «Лети дальше! — говорили вентиляторы ветерку. — И можешь рассказывать кому угодно о том, что ты здесь подсмотрел, но тебе всё равно никто не поверит!»

На ходовом мостике по-прежнему находились двое из трёх самых старших на корабле офицеров. Третий, забывшись тяжёлым болезненным сном, всё так же спал у себя в каюте.

Плохо, когда два командира, вместо одного. Но вот трое, вместо двух — по крайней мере в этом случае — было бы лучше!