Железные паруса

В следующее мгновение все изменилось — его шатало, как пьяного. Единственное, что Он успел заметить — была или не была — тень — легкая, быстрая, как взмах веера, или взгляд издали, или мыльный водопад, или воздушная яма в самолете, и цвета города изменились, взорвались тысячами оттенков и били в глаза.

Он упал.

— Терпи, — сказала она, — дальше будет легче.

— П-подожди-и-и… ты не даешь мне собраться… — его трясло, мысли рассыпались, как пепел костра.

— Не надо думать, — сказала она. — Меняется только степень зависимости сознания.

Она была очень уверена в себе.

Он боролся — с самим собой и с неимоверной тяжестью. Даже камни под ним стали пластилиновыми и выдавливались из земли.

— Так ничего не выйдет, — сказала она, — не упрямься.

Он вдруг что-то вспомнил.

— Ве-дь-дь…

— Что, что? — она наклонилась к нему.

— Ведьма… — выдохнул Он и поднял голову.

Он снова полагался только на себя и больше ни на кого.

— Ты действительно слишком груб, — заметила она с укоризной.

Он тайком оглянулся — Громобой лежал там, на мостовой, и колкая тень старика-Падамелона, раскрашенная под арлекина, висела над ним, как укор, как угрызения совести.

Я не предам тебя, сказал Он, я не предам никого из людей. Слышишь!!!

Двигайся!!! закричал Падамелон, не давай себя запутать.

— Мне надо вернуться, — сказал Он, опираясь на руки и не веря в действенность своих слов.

Она засмеялась и покачала головой.

— Мне надо вернуться, — повторил Он, — если я не вернусь, то все только проиграют, и ты тоже.

— Люди ошибаются, — терпеливо сказала она, — исключений нет.

— Мне надо вернуться, — с тупым упорством произнес Он. — Я не знаю, почему, но мне надо вернуться.

— Разве ты бросишь меня? — спросила она, и в ее голосе проскользнула тревога. — Мы прошли только четверть пути.

— Да, — прошептал Он.

Громче! закричал Падамелон.

— Да!

Еще громче!!!

— Да!!! — закричал Он и вскочил, уже зная, что не добежит, что Он, такой хитрый и тертый, попался — глупо и безнадежно, и умирать лучше, когда ты борешься, а не тихо и сонно в постели с грелкой под боком.

А позади, как в кошмаре, нарастал грохот и лязг, и у него не было даже мгновения, чтобы оглянуться, и когда Он прыгнул в отчаянии и вцепился в Громобой, что-то огромное и холодное, схватив за ноги, швырнуло об землю, и, падая, и раз за разом переворачиваясь на брусчатке, Он видел, как его тело превращается в месиво костей и мяса.

2

…Собственно, если не останавливать время, то история продолжится независимо от желаний, даже если ты не хочешь, даже если кто-то опровергает, даже если предположить чисто гипотетически — я ведь совсем не собираюсь летать бездумно, наличие реального Абсолюта или его Суверена, или еще кого-либо Повыше, пусть завуалированного под черта или кочергу — что не меняет сути дела. Мне бы лично хотелось остаться независимой единицей и не дрожать над каждым куском мысли, как скряга над мешком золота. Я насчитал целых три проникновения. Зачем они мне?..

Через мгновение Он стоял в магазине и ждал, когда холеные и сытые Наемники приблизятся, чтобы взглянуть, какие они вблизи и как будут умирать и что они, вообще, представляют собой в эти секунды и способны ли представлять.

А они вышагивали в своих коротковатых бушлатах цвета хаки и брюках, заправленных в черные высокие краги с множеством дырок и шнурков; и кепки с зелеными козырьками торчали над одинаково задранными носами. В общем, они были неплохими ребятами — со свежими лицами и здоровыми желудками.

Таких даже убивать жаль, подумал Он, не то что тех, изъеденных страстями.

Когда они приблизились, она сказала:

— Не играй судьбою…

— Пусть что-нибудь произнесут, — сказал Он, держа Громобой на плече, — мне интересно…

Периферийным зрением она воспринималась как желто-голубое облако.

— Глупая фора, — заметила она нервно.

Но ему почему-то захотелось попробовать.

— Ты думаешь, я промажу? — возразил Он.

Ему не хотелось ссориться.

— Не давай им лишнего шанса, — она поменяла цвет и стала совсем блеклой.

— Я хочу увидеть их лица, — пояснил Он, по-прежнему не оборачиваясь на ее слова.

— Не давай им шанса, — еще раз предупредила она.

Он промолчал.

— Ты ошибешься, — сказала она.

Ну и пусть, упрямо подумал Он.

— Ты ошибешься!! — повторила она.

— Какая разница, — возразил Он.

— Ты ошибешься!!! — крикнула она.

Но Он не ошибся.

— По-моему, нас напоили какой-то гадостью, — сказал тот, что двигался по краю тротуара.

— Обыкновенная мадера из тухлой бочки, — ответил напарник.

— Я уже три раза сидел в туалете. Может, они подсыпали стрихнина?

— У тебя просто слабый желудок.

— Может быть, у меня и все остальное слабое?

— Нет, все остальное у тебя гипертрофированно до невероятных размеров, — захохотал напарник, — недаром Сохмет-Мут стонет каждый вечер…

— Когда-нибудь за такие шутки я выбью тебе все зубы! — сказал, сжимая кулаки, тот, кто двигался по краю тротуара.

— Стреляй, что же ты! — прошептала она, розовея.

Когда-то так же страстно она шептала нежности.

А Он стоял и смотрел, как они приближаются, и не мог ничего сделать, — словно в нем что-то заело, сломалось, и в голове не было ни одной мысли.