Железные паруса

— Как тебе хочется, — сказала она. — Но это не комплимент. Для таких, как я, это вообще ничего не значит…

— Да, я знаю… — начал Он.

Он хотел рассказать, о чем давно домыслил сам. Он почти собрался с духом.

— Ничего ты не знаешь. Как ты можешь знать то, чего не видишь, или то, чего не слышишь, а если слышишь, то искаженно.

— Я знаю…

— С-с-с… — она приложила палец к губам. — Это все человеческие кривлянья!

— Я знаю, — повторил Он, не расслышав.

— Ты не можешь ничего знать, мой дорогой, ты можешь только догадываться.

— Но мне кажется…

— Ты оперируешь лишь допущениями. Я сама ничего не знаю, — призналась она, — по крайней мере, того, — что выходит за рамки выделенной целесообразности, и зависимость моя от невидимого еще жестче, чем у тебя, потому что я из другого теста, потому что знаю — Сирены — это спираль-ловушка, точно так же, как и твой Громобой. Как тебе удалось его достать? А бессмертные Полорогие — всего лишь дубликат жандармов. Ну и что? Это еще не значит, что надо боготворить их и сидеть сложа руки. Возможно, они тоже ошибка, правда, не твоя.

— Никто и не сидит, — обиженно возразил Он.

— Конечно, — миролюбиво согласилась она, — но вечно бегает, даже с Громобоем.

— Хорошо, что я человек, — сказал Он.

Она выжидательно молчала.

— Хорошо, что я не посвящен, — добавил Он, — хорошо, что я просто из костей, крови и мышц, хорошо, что мне можно наплевать на сомнения и не дрожать при этом от страха.

— У тебя нет шансов, — устало произнесла она, — и это неоспоримый факт — все только и ждут, когда ты ошибешься. И тогда ты действительно попадешь в один из лабиринтов, где нет времени.

Быть может, она его чуть-чуть жалела.

— Значит, вы не ошибаетесь? — спросил Он.

— Я не знаю понятия "ошибка", — ответила она и покривила губами. — У нас нет допущений.

А «совести»? чуть не спросил Он.

— Пусть будет так, — сказал Он, — но я ошибусь сам и по собственной воле.

— Как те двое? — спросила она.

— Как те двое, — согласился Он.

— Но это глупо!

— Я не умею по-другому, — сказал Он.

— Люди упрямы, — обреченно вздохнула она, — как… как…

— … как бараны… — добавил Он. — Не придавай этому большого значения. Какая разница по сути, если никто не знает истины, если сомнения посещают вас, так же, как и меня, если мучения различаются лишь степенью градации, — конечно, если все это не великая мистификация.

— Великая мистификация? — переспросила она. — А вдруг это правда…

— … которой тоже нет…

— … это может быть только тысячной долей правды, — поправилась она, — но не более. Ты зря мучаешься. Таков мир. Миры, — поправилась она.

— Я только анализирую, — сказал Он.

— Самое бесполезное занятие…

— Мне скучно без этого, — сказал Он, — надо же чем-то развлекаться, — и подумал, что все-таки обхитрил, пусть только ее, но обхитрил, что она сама его кое-чему научила — хотя бы тому, что его сознание слишком зависимая штука, чтобы полностью полагаться на него. И еще Он подумал, что наконец-то разобрался, что такое Громобой, — о чем только догадывался и думал, как о талисмане или о фетише, но в любом случае, — что игра в солдатики с ним приятная вещь, но слишком затянулась и пора выбираться из нее, потому что у тебя начинают выбивать опору из-под ног простыми, ясными объяснениями об устройстве мира, а это недопустимо, как недопустимо убивать ребенка или вытаптывать траву, или ковыряться палкой в небе — даже по своему незнанию или убожеству, потому что это выхолащивает из тебя человека и делает похожим на железоголовых.

***

Он словно бы и не спал. В темноте еще кто-то был.

Она рядом громко и явственно позвала: "Карлос… Карлос…"

Лица что-то коснулось ощупью слепого. Пробежало, пощипывая, по скулам, и голосом Падамелона произнесло: "Пора…"

Он осторожно и медленно поднялся и, собирая одежду со стульев, сделал два шага к выходу.

Она по-прежнему спокойно дышала в темноте.

Он не верил, что она спит, и боялся, что окликнет его и тогда у него не хватит решимости уйти. Тогда я точно погиб, думал Он. Я знал мужчин, которые погибали из-за женщин. Это была сладкая, но все же смерть. Пускай в объятиях, но все же смерть, зыбучая, бессловесная пустота, мрак, бездна — глупая смерть.