Железные желуди

Стайка девчат рассыпалась по склону Темной горы. Они брали из корзин железные желуди и с превеликим старани­ем зарывали их в заранее намеченных местах.

- И твоя недотрога тут, - толкнул Курилу Валуна под бок Бачила, заметив среди девчат Лукерью. - Не красней, как маков цвет. Вот сгорит этот старый греховодник, сразу беги к ней и прижми где-нибудь в лесу.

Курила Валун не слушал медника. Он не сводил глаз с Лукерьи: до чего же она хороша, как легка и гибка в дви­жениях!

- С западной стороны сажайте! Чтобы крыжак на нашу землю не пришел! - кричал между тем из объятого огнем сруба Волосач.

Девчата попадали на колени, с блеском в глазах лихора­дочно раскладывали по ямкам и зарывали железные желу­ди.

- А теперь - с полудня! - слышался высокий прерыви­стый голос вещуна. - Чтобы татарский конь не пробежал!

Девчата потянулись на южный склон.

- Все! - крикнул Волосач. - Ухожу! Славно греет священный огонь! Славно горит сруб: две стены из новогородокской сосны, две - из литовского дуба. - Наверное, на этих словах муки его стали нестерпимыми: голос слабел, слова застревали в горле. - Ухожу... Берегите же державу нашу и священный огонь... Берегите...

Уже почти все стояли на коленях. Не стали спешиваться только Далибор, Бачила и часть волковыйской дружины - те, кто с молоком матери впитывал христианский дух. Плакали, преклонив колена, Лукерья и ее подружки. Чис­тые слезы катились по щеками Курилы Валуна, и он нисколько не стыдился их.

С треском осел сруб. Роем взвились искры.

- Берегите... - долетело в последний раз.

Женщины заголосили, бросились к пожарищу, обжигая руки, выхватывали из него угольки: каждая хотела унести с собой хоть частичку костра, на котором самопожертвенно умер Волосач. Мужчины вели себя более рассудительно, спокойно, но было видно, что и их происшедшее не оста­вило равнодушными.

У Далибора тоже мелко дрожали ноги в стременах. Не шла из головы первая встреча с вещуном на новогородокском детинце. Тогда Волосач сказал: "Как ни старайся, тебе не сменить цвета твоих глаз". Очень уж мудрено и непо­нятно было сказано. Но сегодня, когда отшелестело уже много солнцеворотов, когда вещун, жертвуя собой во имя державы, покончил самосожжением, вдруг пришла ясность. Да, невозможно сменить цвет глаз, невозможно сменить душу. Потому что душа не пар от воды, не дым от гнилой соломы. Душа дается каждому из нас вместе с улыбкой ма­тери и с родною землей, они - душа, мать и земля - неде­лимы. Сменить по принуждению или по слепой дурости душу то же самое, что собственной рукой убить мать.

Далибор смотрел на огнедышащий курган, вокруг кото­рого сновали люди, и вспоминал еще одну встречу с Воло­сачом: когда тот заявил, якобы он, Далибор, - сын Миндов­га. Сегодня ясно - врал. И даже можно догадаться, какую цель преследовала его ложь: хотел породнить их, новогородокского княжича и рутского кунигаса, ибо в последнем видел фигуру, способную объединить Новогородокскую землю и Литву, защитить их народы от крыжацкого меча и татарской сабли. Да, сегодня не Миндовг, а Войшелк вы­ступает в роли собирателя, последовательного творца еди­ной новогородокско-литовской державы. Но это уже новый этап. А тогдашняя ложь Волосача была ложью во спасение: она открыла ему, Далибору, а потом и его дружине, его на­роду глаза на Литву как на естественную союзницу в борь­бе против захватчиков, научила видеть в Миндовге не столько дикаря-язычника, кровожадного властолюбца, сколько вековечного соседа, собрата по оружию, человека, пьющего воду из тех же рек, что и новогородокцы.