Было весьма непривычно. Как будто кто-то приходит и чувствует себя главным, потому что предки стали уделять ему больше внимания, чем мне, и меня это возмущало. Мне тогда было около одиннадцати, а он был на три или четыре года старше. Мне он нравился, потому что покупал мне всякую хрень, но вместе с этим и не нравился, потому что приходилось делить с ним комнату. Он жил у нас несколько лет. И именно я от него и избавился.
К тому времени мне было лет семнадцать, но про девочек я знал побольше, чем Фрэнки, потому что он постоянно сидел дома. Я взял его на одно из своих выступлений и познакомил с девчонкой. Я не ожидал, что все так выйдет, но он совершенно потерял голову. До этого у него ни с кем не было отношений.
Отец был недоволен и сказал: «Эта женщина тебе не подходит!»
Но Фрэнки начал оставаться у нее дома, и папа отстал от него. Поскольку всю эту кашу заварил я, познакомив их друг с другом, вина лежала исключительно на мне. Я радовался, что мы сможем от него избавиться, но в то же время сожалел о случившемся.
В конце концов он переехал к ней. Может, отец немного переборщил, и Фрэнки ушел, испортив с нами отношения. Он не стал поддерживать связь с нашей семьей. Ушел, и этим все закончилось.
Больше я его не видел.
4
Суровая школа жизни
Я пошел в школу на Бёрчфилд-роуд, «современную среднюю школу», как ее называли. Поступаешь туда примерно в возрасте десяти лет, учишься до пятнадцати, а затем выпускаешься. Школа находилась километрах в шести с половиной от нашего дома. Можно было доехать на автобусе, но в него было не влезть. И поездка стоила недешево, поэтому я экономил и ходил пешком.
В школе я познакомился со своим самым давним другом Альбертом. И с Оззи, который был на год нас младше. Альберт жил недалеко от Бёрчфилд-роуд. Я регулярно ходил к нему домой на обед, и, конечно же, он тоже время от времени ко мне наведывался. В те годы это и были все мои развлечения, потому что тусовался я редко. Родители не позволяли. Они были весьма строгими и перебарщивали с опекой, поскольку были уверены, что стоит мне выйти, и я обязательно что-нибудь натворю: «Никуда ты не пойдешь, неприятности нам не нужны!»
Поэтому приходилось постоянно торчать в комнате. И меня по-прежнему не напрягает одиночество. Мне нравится быть в компании, но, если этого не происходит, я не особо переживаю.
У предков были причины для беспокойства. Наш магазинчик стоял напротив трех или четырех домов ленточной застройки – то есть подпирающих друг друга, – за которыми находился большой пустырь с кучей булыжников. Взорвалась ли там бомба Второй мировой войны, не знаю; это мог быть просто разваленный дом, но мы называли все это «разбомбленными зданиями». Там собиралась местная шпана. Если ты шел по улице, эти ребята запросто могли тебя отмудохать или даже порезать. А если ты регулярно там ходил, как я, то становился их основной мишенью. Тогда я стал заниматься, тягать железо – хотел уметь дать отпор. Я начал ходить на дзюдо и карате, пока не занялся боксом. Поначалу просто не хотел, чтобы ко мне приставали, а потом втянулся.
В школе мы с Альбертом были маленькой бандой из двух человек. У нас были кожаные куртки с надписью «Команчи»[5]
на спине. Это мы и были: Команчи. Школа пыталась запретить нам носить эти куртки, но другой одежды у меня не было. Вряд ли бы я ее носил, но предки просто не могли себе позволить потратиться на чертову школьную форму. Все, что у меня было, – джинсы да кожаная куртка.Натренировавшись, мы с Альбертом, тоже крупным парнем, стали в школе местными драчунами. Никто к нам не лез, так как все знали, что мы можем отпиздить. Даже старшие ребята оставили нас в покое. Эта школа славилась насилием. Тебя запросто могли зарезать, и я даже некоторое время носил с собой нож. Не то чтобы мне нравится насилие, но такие были времена. В школе существовало правило: не бьешь ты – бьют тебя. Поэтому я постоянно с кем-нибудь дрался.
В районе, где мы держали магазинчик, орудовала астонская банда, и они хотели, чтобы я стал одним из них. Мне было двенадцать или тринадцать. Я пару раз приходил к ним в разбомбленное здание, но в итоге не захотел связываться с криминалом. Некоторые из них приворовывали в нашем магазинчике, поэтому не было смысла иметь с ними дело. Однажды я даже поймал одного из них на краже и выбежал, чтобы как следует ему вломить. Он жил всего в двух шагах. Забежал в дом, а я стал колотить во входную дверь, пытаясь до него добраться. Эти отморозки понимали только кулаки. Разговаривать было бесполезно.
Банда могла бы потом на меня наехать, но все было не так плохо, потому что мы ведь из одного района. Они лишь дрались с другой бандой из окрестностей. Поскольку я был местным, другие банды считали меня членом астонской банды; это не так, но в какой-то степени они были правы.