Железный город

Шкаф отворился — звук одновременно сдвинутых вешалок вырвал из груди сердце. Дверь захлопнулась — и этот новый звук вернул сердце, но не на место, а в горло, где оно забилось с утроенной скоростью. Чья-то рука заставила петь пружины, металлические пластины плаща верха коснулись тумбочки возле кровати. Голова Юг кружилась до тошноты, она словно раздулась и стала всей комнатой, считывая каждый звук оголенным нутром. Голос стрелял прямо в нее, ей даже казалось, будто она видит суровое лицо верха сквозь тонкую железную дверцу укрытия.

— Не пищи, немот! Спустим птиц, они отыщут ее. Никто не уходит из Города. Никто!

— А если она во Тьме… — голос ключника оказался таким же сыпучим, как его обувь.

— Во Тьме? Никто не может уйти во Тьму, никто! Посмеешь еще раз высказаться так опрометчиво, — звук упавших на пол ключей, чудовищный упругий скрип ткани и натянувшейся кожи, звон пластин…

8

Юг выломала себя из шкафа и обрушилась на пол — ноги ее все еще оставались внутри железного ящика. Она отползла подальше, помогая себе локтями, в надежде выпрямить бесчувственные конечности. Запустила руку в карманы платья и из левого вытащила записку.

Я вернусь.

Но куда возвращаться? Город не простит бегства.

Бумага жгла руку.

Бумага жгла сердце, что плясало в груди танец прощания. Танец смерти.

Она знала, что Нора ушла во Тьму и никогда не вернется. Она предала Юг. Бросила ее. Солгала ей.

Юг зло теребила записку — белый пух бумажного снега летел на подол. Но ведь Нора звала ее за собой. Это Юг не хотела идти во Тьму, она боялась ее больше, чем верила Норе.

Нора…

Она всегда подглядывала за поездами, следила за Тьмой, пока острокрылые вороны не начинали кружить над ней. Однажды верх остановил ее, устроив допрос прямо на улице, говорил с ней, а она отвечала — верхи слышат немотов, они все слышат. Нора солгала ему… Она это умеет. И верх отпустил ее.

Стоило ли рассказать ему правду?

Нора верила, что нет никакой Тьмы, что там — за стеной, куда уходят поезда — целый мир, огромный, светлый, теплый, не то что их собственный, ржавый и ледяной, и, может быть, там, за стеной, немоты тоже могут произносить слова, и кричать, и петь, и говорить без умолку… «Зачем тебе это, Нора? — думала Юг, когда та писала об этом и ждала ответа. — А вдруг Тьма проглотит тебя. Меня. Нас. Послушай, это же пустая мечта! Ухватить ее — все равно что снег на ладони спрятать. А как же я? Я слышу тебя и жду, что ты скажешь! А там, кто будет там ждать, что ты скажешь?» Нора не ответила, она встала со стула и поставила чайник под кран — ледяная струя била ее по руке, вода набиралась медленно, разлетаясь по сторонам. Редкие капли попадали на дно.

«Зачем тебе это, Нора?» — думала Юг, лежа на холодном полу остывшего дома.

9

Кровь в ногах проснулась, Юг почувствовала боль и холод и, поднявшись, сбросила с платья белую пыль пустых обещаний — крошки осели на пол непролитыми слезами.

Она подошла к окну, оглядывая то же, что и Нора изо дня в день, запоминая и само окно, и железные гаражи за ним, и снег, и еще снег, и скрежет лопаты, скребущей металл Дороги…

Черная птица рухнула с неба на подоконник — дикий визг когтей, всполохи крыльев, блестящий, точно натертый воском огромный клюв, глаза — остывшие угли.

Попалась.

Юг ударила раскрытой ладонью в стекло, надеясь прогнать птицу, та встрепенулась, тяжело повисла в воздухе, а потом поднялась в небо, унося в себе новость.

Юг выбежала из подъезда, на ходу кутаясь в пальто, она озиралась по сторонам — ужас гнал ее по ржавому льду пустых утренних улиц. Птицы поднимались прочь с проводов. «Они знают, все знают…» — бессвязные мысли неслись в голове, шумя громче поезда. Юг больно стукнулась обо что-то… вязкий масляный запах — коптящий.

— Тьма тебя побери!

Юг бежала, бежала без оглядки, пока огромное черное крыло не заслонило небо над ней. Все птицы Города нависли над Юг, провожая к перрону. Невыносимое карканье оглушило вокзал, коптящие подняли головы вверх, путивцы, опустив руки-ключи, смотрели в небо, верхи обступали со всех сторон, зажимая в кольцо, как стены Города. Птица вцепилась в плечо железной хваткой. Юг отбивалась руками, как крыльями. Ворон кричал ей в ухо и клевал в шею: «Больно, мне больно, пусти!» — плакала Юг, и из глаз ее сочилась сама Тьма.