Железный Густав

Да, теперь он улыбается, — не просто кривит рот, а улыбается от души, потому что счастлив. И расцветает в улыбке, когда дверь распахивается и ребенок нетвердыми шажками бежит к нему, спешит прижаться к его коленям, восторженно восклицая:

— Папа! Папочка!

— Ты что-то запоздал, Отто, — говорит женщина, стоящая на пороге. — Что-нибудь случилось?

— Я только на четверть часика, Тутти, — говорит он, наклоняясь и целуя ее в губы. — Я оставил в кузнице лошадей — надо сразу же возвращаться за ними. Да, да, Густэвинг, это папа! Хорошо ли ты спал?

Ребенок счастлив, отец подбрасывает его высоко-высоко, ребенок смеется и вскрикивает от восторга. Улыбается и женщина, Гертруд Гудде, портниха, — правильно сказал директор гимназии: нет человека, настолько лишенного дарований, что он не способен дарить радость другому.

Гертруд Гудде, бедная калека с искривленным позвоночником — одно плечо выше другого — с востроносым личиком и нежным взглядом голубки, какой не редкость у горбунов, — Гертруд Гудде, безотказная труженица, хорошо знает своего Отто, его безволие и нерешительность, его страх перед отцом, но также его желание дарить радость.

— Так что же у вас стряслось? — спрашивает она. — Рассказывай, Отто! Надеюсь, ничего страшного?

— Я опять принес тебе кое-что — мои резные работы. Марок десять Темплин тебе за них даст.

— Только не просиживай над ними ночи! Я и сама управлюсь. Сегодня у меня четыре примерки!

– Да уж ты… — говорит он и, обращаясь к ребенку: — Густэвинг, ну не молодец ли наша мама?

Ребенок ликует, мать улыбается. Ах, эти двое обиженных судьбой — он со сломленной волей, она с искалеченным телом — здесь вдвоем, — нет, втроем — укрытые от мира, в этой комнатке с кухней, — сколько радости они дарят друг другу!

— Пойдем, Отто, ну хоть минутку можешь ты посидеть? Я оставила тебе кофейку, а вот и булочки. Ешь давай! А Густэвинг тебе покажет, как он делает гимнастику.

Отто послушно садится. Когда бы он ни пришел, у нее найдется для него что-нибудь покушать. И тогда они — стоящий муж и жена. Он это понимает и ест без разговоров, даже через силу.

Густэвинг показывает свои нехитрые фокусы — мать гордится ими еще больше, чем сын, эта мать, для которой прямая спина и крепкие ножки ребенка источник неиссякаемой радости, мать, которая редкий день не испытывает мучительных болей…

— А теперь рассказывай, что у вас стряслось…

Отто рассказывает медленно и невнятно. Но Гертруд Гудде все понимает, его лицо говорит ей больше всяких слов.

К тому же она знает всех, о ком он рассказывает: мать, Эриха, Эву и угрюмого отца, Железного Густава, который держит в страхе весь дом. Она много лет работает у Хакендалей домашней портнихой, вот так-то они с Отто и узнали друг друга, узнали любовь. Украдкой никто ничего и по заметил, даже хитрюга Эва. На выразительном лице Гертруд отражается каждое его слово, она подбадривает его восклицаниями: «Умница, Оттохен! Правильно ты ему сказал! Так сразу и сорвал замок? Молодчина!»

Он смотрит на нее и чувствует себя совсем свободно, ему и в самом деле кажется, будто он бог весть что совершил, — он, затравленный, размолотый жерновами.

— А что скажет отец, когда узнает, что Эрих сбежал? опрашивает он в заключение. — И Эва, это же такая скупердяйка, какой она поднимет крик!

— Эва?.. Ну что она может сказать, а тем более отцу? Ведь деньги эти ворованные, она только себя выдаст. Верно?

Он медленно кивает: да, до него дошло.

— Ну, а как же отец… насчет Эриха? — допытывается он в надежде, что она снимет с него и эту тяжесть.

Она раздумчиво смотрит на него своими кроткими глазами голубки. 

— Отец, — говорит она, и тень Железного Густава, нависшая над всем ее маленьким существованием, грозно вырастает у них за спиной. — Отец, — говорит она и улыбается, чтобы придать Отто храбрости, — отец ужасно огорчится, он ведь всегда гордился Эрихом. Ничего ему такого про Эриха не говори — и не рассказывай, что он взял Эвины деньги. Отцу и без того тяжело. Признайся спокойно, что замок сорвал ты, и скажи — только слушай внимательно, Отто, и запомни, — скажи ему: «Я бы и тебя, отец, из любого подвала вызволил!» Ну как, запомнил?

— Я бы и тебя, отец, из любого подвала вызволил! — нескладно повторяет он. — А ведь верно, Тутти, так оно и есть! Я бы ни за что не оставил отца взаперти!

И он обрадованно смотрит на нее.

— Видишь, Отто? Я говорю тебе то, что ты сам думаешь, только выразить не умеешь.

— И что отец сделает, Тутти?

— Этого не угадаешь, Отто, насчет отца трудно сообразить, он ведь знаешь какой горячий…

— А может, он меня из дому выгонит? Что тогда?.. И будет у тебя лишний рот?

— Ах, Отто, ты в тот же день устроишься на работу. На фабрику разнорабочим или подносчиком на стройку.

— Это я, пожалуй, сумею. Это еще куда ни шло!

— И мы зажили бы вместе, отцу пришлось бы отдать тебе бумаги, и мы бы…

— Нет, нет, ничего не выйдет! Против воли отца я не женюсь. В Библии сказано…