На следующий день, с самого утра, колесницы и носилки первых чинов государства стали прибывать во дворец Адона; в залах и приемных скоро стало тесно, так как сановники допускались в рабочую палату нового правителя по одиночке, а аудиенции были продолжительны.
Вникая во все подробности каждой отрасли администрации, Иосэф ориентировался, приводя в восторг маститых сановников верностью соображения и быстротой, с которой он усваивал сложный механизм государственной машины. Выходя от него, каждый выносил убеждение, что наступила новая эра, что отныне бразды правления находятся в железных руках и что новый Адон, не шутя, так серьезно вникал во внешние и внутренние дела страны. Прием приближался к концу, а Иосэф еще не видал самого интересного для него лица – начальника полицейской стражи и тюрем Мемфиса, – обер-полицеймейстера, как сказали бы мы ныне.
– Есть там еще кто-нибудь? – спросил Иосэф у дежурного писца, докладчика о представлявшихся.
– Никого нет, господин, кроме начальника писцов твоего стола, который ожидает приказаний.
– Впусти его и узнай потом, почему не был сегодня на приеме Потифар; я хочу говорить с ним по поводу беспорядков, замеченных в тюрьмах. – Узнав, что серьезная болезнь препятствует Потифару выходить из дому, Иосэф нахмурился и послал ему формальный приказ явиться к нему, лишь только тот поправится.
Прошло несколько дней. Поглощенный лихорадочной деятельностью, Иосэф на время забыл о Потифаре, как вдруг однажды утром, когда Адон работал один в своем кабинете, ему доложили, что начальник полицейской стражи и тюрем просит позволения предстать пред ним. Сердце Иосэфа сильно забилось; отодвинув папирус, который читал, он откинулся на спинку своего кресла, поглощенный нахлынувшими воспоминаниями. Живо представилась ему обеденная зала, в которую Пта, управитель, привел его и поставил за сидением нового господина, появления которого он ожидал со страхом и трепетом, – господина, который всегда был к нему снисходителен, великодушен и доверчив до того самого злополучного дня, в который Ранофрит, под влиянием страсти, им же самим внушенной, обрушила на него гнев своего мужа и чуть не погубила его. При воспоминании о самом ужасном дне своей жизни Иосэф чуть не потерял сознания; но тотчас же дикая радость сверкнула в его глазах: разве судьба не дала ему поистине чудесное удовлетворение?
В это мгновение завеса поднялась, и высокая, мужественная фигура Потифара показалась на пороге. Он был в парадном одеянии и держал в руке свиток папируса – отчет о состоянии тюрем и корпуса полицейской стражи. Подойдя к Адону, неподвижно сидевшему в кресле, он отвесил ему глубокий поклон, менее низкий, однако, чем другие сановники, и остановился, ожидая, чтобы с ним заговорили. Потифар был бледен; большие темные глаза строго и уверенно смотрели на его бывшего слугу.
Мертвая тишина царила несколько мгновений; своими взглядами они словно пронизывали друг друга; наконец, Иосэф, указав рукой на низкий складной стул по другую сторону стола, сказал с улыбкой:
– Садись, Потифар! Времена, как видишь, меняются, и теперь я оказываю тебе ту честь, которой некогда удостаивал меня ты!
Потифар не тронулся с места.
– Сравнение не правильно! – ответил он глухо. – Честь сидеть в моем присутствии я оказывал своему рабу; ныне же я нахожусь перед человеком, которого я почитаю, как занимающего свой пост по воле фараона. Ты ошибаешься, Адон, если думаешь, что это дает тебе право смотреть на всех свободных египтян как на рабов.
Подойдя к столу, он положил на него свиток, который держал.
– Это подробный отчет о настоящем состоянии тюрем и полицейской стражи; а это, – он вынул второй свиток из-за пояса, – прошение на имя фараона, которое я представляю через твое посредство и в котором прошу сложить с меня ту должность, которую я занимал до сего дня. Расстроенное здоровье не позволяет мне более деятельно служить государству и нести тяжелые обязанности, сопряженные с моим служебным положением; в награду моей долгой и верной службы я прошу разрешения удалиться в частную жизнь. Вот все, что я имею сказать первому сановнику государства, вызвавшему меня.
Яркая краска залила лицо Иосэфа, недобрый огонь мелькнул в глазах его; слегка дрожащей рукой он развернул и пробежал папирус.
– Будь осторожен, Потифар! Ты словно хочешь дать мне понять, что твое достоинство не позволяет служить под начальством человека, которому, однако, могучая рука фараона – да ниспошлют ему боги славу, силу и благоденствие – дала занимаемое им высокое положение. Берегись! Люди знатнее и выше тебя гнули свою спину, переступая этот порог. Но, помня твои заслуги и верность фараону, я готов забыть твое намерение и сохранить к тебе мое благоволение.
Потифар смерил его холодным, смелым взглядом: