Железный канцлер Древнего Египта

– Я почитаю волю фараона! Как подчиненный, явился я дать отчет в моем управлении и испросить мое увольнение у того, кого ему благоугодно было назначить Адоном Египта. Но так как ты меня спрашиваешь, то я и отвечу тебе, чего бы мне это ни стоило. Да, я не могу служить под начальством человека, который был моим слугой; я хочу быть свободен, и право сложить с себя мои обязанности – единственная награда, которую я прошу у фараона за мою долгую службу, и нет у него причины отказать мне в этом.

Иосэф нервно смял папирус, который держал в руках; губы его дрожали; очевидно, самые разнородные мысли боролись в его голове; наконец, он выпрямился:

– Ты прав. С такими чувствами ты не можешь оставаться во главе полиции Мемфиса. И с завтрашнего же дня я назначу тебе преемника. Я тебя более не удерживаю. – Он сделал знак рукой, что отпускает его. Потифар поклонился.

– Благодарю тебя Адон; но позволь мне сказать последнее слово: не сгибай слишком спины, которые вовсе к этому не привыкли; молчание не всегда означает покорность.

Оставшись один, Иосэф вскочил с места и с красным лицом, со сверкавшими гневом глазами прошелся несколько раз по комнате. Вновь желание отмстить Потифару, заставить его дорого заплатить за его дерзость и презрение, охватило его. Но размышление подавило порыв, и осторожность взяла верх. Он был еще в самом начале своей карьеры; его влияние на капризного, изменчивого фараона еще слишком неустойчиво, и было бы рискованно затрагивать человека, верность и честность которого не только не давали ни малейшего повода к обвинению, но завоевали ему уважение и благосклонность Апопи. Сверх того, Потифар был страшно богат и находился в родстве со знатнейшими семьями Египта. В конце концов, лучшее, что оставалось – это ждать: судьба, которая доставила Иосэфу такое славное удовлетворение, даст ему и возможность отмстить за себя; придет время, когда все соображения, говорившие теперь в пользу Потифара, потеряют свою цену.

Проводя рукой по лбу, словно желая отогнать докучные мысли, Иосэф сел снова за стол и углубился в рассмотрение планов и смет, представленных ему несколько дней тому назад особой комиссией, на обязанности которой лежало спешное возведение в разных частях государства, – и главным образом в окрестностях Таниса, – общественных житниц, которые должны были вместить весь избыток хлеба на время голода.

VIII

В эпоху нашего рассказа вторая столица Египта далеко не достигала того великолепия, которое обессмертило ее впоследствии. Не существовало еще воздвигнутых впоследствии фараонами – «завоевателями» и «строителями» XVIII и XIX династий – колоссальных храмов, сотен обелисков и грозной стовратной городской стены, сделавшей Фивы единственным в мире городом. Без сомнения, могущественные и богатые цари первых фиванских династий украшали свою столицу прекрасными и грандиозными сооружениями, дарили храм отца своего, Амон-Ра, несметными сокровищами; но затем настали раздоры, братоубийственные войны и, наконец, великое нашествие пастухов, орды которых, убивая и сметая все на своем пути, подобно выступившему из берегов потоку, наводнили Египет. На целые века Фивы низведены были на роль бедного областного города – резиденцию южного «хака».

Первое великое восстание в Египте при Таа I, получившем царское прозвище Ра-Секенен (воинственное солнце), снова выдвинуло фивских царей; в течение ста с лишком лет постепенно росло их значение, дав, наконец, возможность Таа III, как законному главе, сплотить вокруг себя все южные области.

Недели через три после возвышения Иосэфа, когда солнце близилось к закату, к Фивам быстро приближалась лодка. В лодке сидело четыре гребца и рулевой, а в каюте вели оживленный разговор двое мужчин, по временам то перечитывая, то делая пометки на длинном свитке папируса, лежавшем перед ними. Один из них был старик, лет за 70, худой и сгорбленный; морщинистое лицо его было когда-то замечательно красиво; большие темные и блестящие, как у юноши, глаза выдавали пламенную душу, которую не могли подавить годы. То был Аменсет, жрец храма Пта в Мемфисе, знаменитый в искусстве гадания всякого рода, прозорливому взору которого и звезды неба, и внутренности жертвы открывали свои сокровенные тайны, и его толкование снов всегда бывало непреложным. Поражение, которое только что потерпели перед Апопи он и его собратья, и победа Иосэфа привели старца в отчаянную ярость; он живо чувствовал оскорбление, нанесенное дерзким «Шасу» всей его касте, и одна мысль повиноваться «нечистому» рабу, которого узурпатор назначил Адоном, единственно с целью унизить всех благородных египтян, чуть не стоила ему апоплексического удара. Едва оправившись от этого потрясения, он решил покинуть Мемфис, – проклятый город, где царствовал узурпатор, – и искать убежища в Фивах, у Таа III, единственного в его глазах законного государя Египта.

Переодетый и в сопровождении одного только писца, своего ученика, он ночью оставил Мемфис и теперь, как мы видим, счастливо приближался к цели своего путешествия.