Железный канцлер Древнего Египта

– Попытайся забыть прошлое, бедное дитя мое; рассуди, прежде чем обвинять и приходить в отчаяние. Может быть, действительность вознаградит тебя за угасшие мечты, – продолжал он, привлекая ее к себе и касаясь губами ее бархатистой щечки.

Аснат не сопротивлялась; она только подумала: «Он не сердится за мои злые слова!» Ей стало стыдно; она была готова даже дружелюбно ответить ему, но воспоминание о Горе и о клятве, данной отцу, сковало уста и только две слезы скатились из ее глаз. Иосэф вздохнул; молчание Аснат и принятый ею без отвращения поцелуй были уже шагом вперед; надежда, что она его полюбит, как скоро выйдет из-под влияния родни, снова воскресла в его душе.

Все следовавшее затем время было посвящено приготовлениям к свадьбе. Иосэф с царской роскошью устраивал свой дворец; ничто не казалось ему достаточно богатым и изящным для женщины, которую он боготворил и красота которой с каждым свиданием все более и более очаровывала его, и когда ему удавалось вызвать улыбку или тень радости в ее лазоревых глазах, он чувствовал себя вполне счастливым. Но странное состояние души невесты, – то, что, неведомо для всех, творилось в ее сердце, – оставалось для него тайной.

Поистине удивительный процесс совершался в душе Аснат. Все вокруг нее, исключая Потифара, продолжали втихомолку ненавидеть, злословить и презирать Иосэфа; между тем сама она, освоившись с Адоном, благодаря его частым посещениям, и узнав его ближе, менее чем когда-либо была способна разделять к нему чувства своей семьи. А все-таки, при одной мысли, что она когда-либо может полюбить своего будущего мужа, сердце ее сжималось, и не только от того, что между ними стояла данная ею клятва, а над нею висело проклятье касты, но также и при воспоминании о словах Иосэфа: «Ты со временем пожалеешь об этом и, может статься, будешь вымаливать ту самую любовь, которую сегодня презираешь!» Одна возможность такого унижения возмущала гордость молодой девушки. Будущая совместная жизнь мучила и пугала ее своей грозной и мрачной неизвестностью; она не могла не чувствовать, что взгляд этого человека увлекает и очаровывает ее, и сознавала, что высказываемая Адоном любовь не только не производила отталкивающего впечатления, а, наоборот, наполняла все ее существо чувством покоя и полного удовлетворения. Что же будет, когда она останется с ним с глазу на глаз, вдали от родных, влияние и покровительство которых не перешагнут за порог дома ее мужа?

Что Иосэф захочет над ней господствовать и вырвать у нее признание в любви, – не подлежит сомнению; уступать ему – значит сделаться клятвопреступницей, навлечь на себя проклятье и бесчестье. «О, – подумала Аснат, – если бы могла я умереть! Жертва все-таки была бы ведь принесена, отца бы не посмели обвинять в сопротивлении воле фараона, а я избегла бы горя в настоящем, да и в будущем!»

Опасная мысль, раз запавши в голову девушки, окрепла, а затем, с приездом Армаиса, и расцвела. Только строгий приказ Потифэры и мог удержать пылкого юношу, до безумия ненавидевшего Иосэфа, от резких против него выходок в обществе; зато он вознаграждал себя, оставаясь наедине с сестрой и изливая перед ней весь неистощимый запас злобы против будущего зятя. Результатом этих семейных бесед было то, что решение умереть и тем положить конец невыносимому положению окончательно созрело в голове Аснат.

Оставалось привести это намерение в исполнение. Прослышав об одной не то колдунье, не то гадалке в предместье Мемфиса, пользовавшейся дурной славой, она, под предлогом узнать судьбу свою и Гора, уговорила кормилицу проводить ее тайком к этой женщине. Нубиянка, слепо преданная своей питомице и не подозревая ее истинных намерений, согласилась, а гадалка, торговавшая ядами и не знавшая в лицо дочери Верховного жреца, без малейшего колебания снабдила Аснат за хорошую цену флаконом бесцветной жидкости, которой, по ее уверениям, было достаточно, чтобы убить по крайней мере 10 человек мгновенно и без боли.

Теперь, обладая таким сокровищем, Аснат стала спокойнее: зато смертельная апатия напала на нее. Ей казалось, что она уже умерла, и на все приготовления вокруг она смотрела с тоскливым равнодушием. Настал день свадьбы. Молчаливая и сосредоточенная Аснат равнодушно позволила надеть на себя вышитое золотом и жемчугом платье, подаренное ей к этому дню супругой фараона, и украсить шею, голову и руки драгоценностями; она даже не взглянула ни разу в металлическое зеркало, поданное ей Ранофрит. Взгляд ее недоверчиво и тревожно скользнул по представительной фигуре жениха, особенно прекрасной в его богатом одеянии; зато с каким упоением любовался Иосэф своей молодой женой! Никогда еще не казалась она ему столь очаровательной.