Железный канцлер Древнего Египта

Свадебный пир справлялся в царском дворце, в присутствии Апопи, и на его скуластом лице отражалось глубокое удовлетворение. Молодые сидели на почетных местах по сторонам фараона, но, несмотря на веселое расположение духа царя и благосклонность, выказываемую гостями, особенно Потифэре и молодой чете, что-то тяжелое давило присутствующих. Расстроенный вид Аснат и ее бледность вызывали чувство жалости. На смуглых лицах жрецов, как и на лицах их идолов, застыло выражение бесстрастия и жестокости. Ни одной правдивой ноты не слышалось в пышной речи, в которой выражали они бесконечную благодарность Апопи за богатые дары, посланные им в храмы по случаю настоящего торжества.

Пир кончился; фараон с супругой и со свитой удалились во внутренние покои, а Иосэф должен был вести молодую супругу в свой дворец. Но прежде чем они сели в носилки, все члены семьи удалились в маленькую залу, смежную с галереей, которая вела к выходу, чтобы проститься с молодой без свидетелей. Потифэра казался спокойным, и только Аснат почувствовала, что нервная дрожь пробежала по его телу, когда он молча благословлял ее, прижав к своей груди. Майя и Ранофрит разразились рыданиями и были в таком неописанном отчаянии, словно провожали молодую женщину на смерть. Иосэф прислонился к столу и, скрестив руки, любовался этой унизительной для него сценой, и только закушенная нижняя губа указывала, что его спокойствие было лишь наружным; но, тем не менее, он ни словом, ни жестом не попытался положить конец прощанию. Потифар прекратил эту томительную сцену, сказав несколько слов на ухо своей жене; затем, обняв Аснат, он вложил ее руку в руку мужа и сказал нежно:

– Иди, дорогое дитя мое; да будут с тобою боги Египта и да осветит Ра каждый шаг твоей жизни.

При этих словах Потифэра повернулся и, не говоря ни слова, быстро вышел из залы: ярость, ненависть, унижение его кастовой гордости душили его. Едва он вышел за дверь, как кто-то схватил его за руку и прошептал над его ухом: «Идем!»

То был Верховный жрец храма Пта в Мемфисе. Молча прошли они в галерею, поднялись по лестнице и вышли на террасу одного из высоких пилонов, стоявших по бокам царского дворца.

– Приди в себя, брат мой! Мы одни, и здесь я могу сказать тебе, что сочувствую и разделяю твое горе! – сказал жрец Пта.

Но Потифэра молчал по-прежнему; он прислонился к перилам, следя жадным взором за длинной вереницей огней, которые волнистыми изгибами тянулись от подножия дворца, мало-помалу теряясь в дали.

Это были сотни факелов, сопровождавших свадебный кортеж во дворец Адона. Туда уносили его ребенка, и каждый шаг, удалявший от него дочь, казалось, глубже и глубже вырывал между ними пропасть. В диком бешенстве Потифэра погрозил кулаком в пространство.

– Проклят… будь проклят! – как шипение, вырвалось из его уст. – Пес нечистый! Отчего не могу я убить тебя раньше, чем ты покроешь неизгладимым позором мою касту и мою дочь?

– Дочь Потифэры останется навсегда чистой, как драгоценный камень, к которому не пристает никакая грязь. Час мщенья приближается, и кровь «нечистого» смоет оскорбление, нанесенное им нашей касте! – прошептал жрец Пта.

То, что звучало в его голосе, что блестело в грозном взгляде, которым он следил за длинной линией факелов, вернуло спокойствие Потифэры. Молча пожали они друг другу руки.

XII

С поникшей головой Аснат вышла вслед за мужем из дворца фараона и села с ним в великолепные – вызолоченные и изукрашенные – носилки, уносившие ее в новую жизнь.

Долгое молчание царило между молодыми супругами. Наконец, Иосэф наклонился и, пожимая руку молодой жены, прошептал:

– Твои оплакивают тебя, как мертвую; забудь эту связь с прошлым, которую они же сами разрывают по своей гордости. Отдайся мне всецело, доверь мне свое сердце и свою судьбу! Клянусь, ты никогда не пожалеешь об этом.

Рука Аснат задрожала в его руке; при свете факелов он заметил, каким лихорадочным блеском горели поднятые на него глаза.

– Я никогда не могу полюбить тебя; между тобою и мной стоит Гор и проклятие моей касты! – ответила она нерешительно, с неподдельным оттенком страха и правды в голосе.

Иосэф вздрогнул, но не успел ничего ответить, так как носилки остановились у входа в его дворец, сказочно освещенный и разукрашенный. Разноцветные плошки обрисовывали все его контуры; в огромных бронзовых и каменных чашах горела смола; повсюду развешены были ковры, пурпуровые ткани и гирлянды цветов. Мимо рабов, стоявших с факелами в руках по обеим сторонам, предшествуемые детьми, усыпавшими путь их цветами и волшебными травами, предназначенными оградить их от всякого тайного злого влияния, – молодые вошли в дом.