Железный канцлер Древнего Египта

Дворец Адона также изменил свой вид: большая зала, в которой прежде он принимал просителей или давал аудиенции иностранным послам – до представления их фараону, – теперь обращена была в огромную контору. Окруженный писцами, сидевшими на раскинутых по полу циновках, восседал на возвышении Иосэф, спокойно выторговывая, с присущей его племени жестокостью, каждую меру зерна, в обмен на золото, скот и даже личную свободу, которую несчастные, один за другим, предлагали ему, терпеливо соглашаясь на все тяжелые условия, лишь бы с голоду не умереть с семьей. Когда условия, таким образом, были выговорены, писцы записывали их, а покупатель со свидетелями подписывали документ, к которому Адон прикладывал государственную печать; затем выдавалось свидетельство, в силу которого условленное количество зерна отпускалось покупателю из любого магазина. У входа в залу и по прилегающим галереям стояли весы, на которых взвешивались металлы, благовония и драгоценные товары, а сведущие люди, из золотых дел мастеров и прочих ремесленников, рассматривали и оценивали драгоценности, вавилонские ковры, финикийские ткани и дорогое оружие, которые сносили им отовсюду.

В этой огромной приемной, своим видом напоминавшей современный ломбард, ничего не делалось без ведома Иосэфа. Несметные богатства, скопленные здесь, пробудили в нем хищный инстинкт семита: первый сановник Египта стал также и первым его ростовщиком, прототипом того алчного, безжалостного жида, который, как вампир, присасывается к каждой стране, где только несчастье совьет себе гнездо, который богатеет только путем гибели приютившего его народа… Иосэфа ненавидели так же, как ненавидят ныне его потомков, – этих капиталистов-хищников, всегда умеющих поживиться на счет чьего-либо бедствия, не признающих иных стремлений, кроме наживы, и презирающих всякий иной культ, кроме культа золота[8].

Приведенное ниже указание достаточно убедит беспристрастного читателя, какой дорогой ценой купил Египет свое спасение от голода; с другой стороны, трудно поверить, чтобы египтяне могли считать благодеянием необходимость продавать все имущество, даже личную свободу – это величайшее благо древнего мира! Те же, свойственные и человеку нашего времени, чувства волновали эти исчезнувшие поколения, в сердцах которых кипела непримиримая злоба, когда ради спасения жизни им приходилось жертвовать всем! Только когда уже иссякали последние средства к существованию, шли они во дворец Адона, и смуглые исхудалые лица их искажались злобой, когда наследственный виноградник, почетное ожерелье, выслуженное одним из предков, или стадо, – их гордость и богатство, – одним взмахом пера равнодушного писца переходили в руки неумолимого Иосэфа!

В своем дворце, окруженный богатством и почетом, с женой, относительно которой он не мог с уверенностью сказать, любит ли она его или нет, и вся семья которой, враждебно настроенная, выказывала ему непобедимое презрение, – он чувствовал себя одиноким. Чувство удовлетворения, вызванное прибытием братьев, быстро исчезло; он совсем иначе представлял себе, как даст им почувствовать свою власть, как с торжеством скажет: «Смотрите, каким величием, богатством окружен тот, которого вы бесчеловечно продали!» Суровые на вид, простые люди трепетали перед ним; блестящего, с изысканными манерами сановника они почти не считали уже братом. Они так простодушно падали перед ним ниц, с таким искренним, наивным обожанием лобызали его ноги и одежды, что для Иосэфа, привыкшего сгибать самые непокорные головы в Египте, его превосходство над бедными пастухами утратило всю свою прелесть. Но он жаждал увидеть своего отца: в мудром старце он надеялся найти истинного друга, верного и полезного советника.