Железный Хромец

Курбан Дарваза, Мансур и Байсункар были в растерянности, как и все, явившиеся вместе с ними. Это было видно по их лицам. Тимур кутался в меховую полсть – в последние дни его мучила какая-то болезнь, похожая на простуду и лихорадку одновременно. Сейчас его мучил озноб, и единственным спасением служила эта обширная полсть, сшитая из лисьих шкур. Он смотрел на вошедших в шатер, но не мог сосредоточиться: и лица старых соратников, и сам факт их появления расплывались в его сознании. Он знал, что они должны были присутствовать на казни сербедаров и, видимо, присутствовали, но почему они не рассказывают, каким именно способом казнил непреклонный Хуссейн взбунтовавшихся висельников? Собравшись с силами, перебарывая мелкую, но настырную дрожь, Тимур спросил:

– Что же вы молчите, как будто только что повстречались с архангелом Джебраилом?

Соратники переглянулись. Им предстояло сообщить эмиру неприятную новость, и никому не хотелось быть в этом деле первым.

– Еще раз вас спрашиваю: что произошло? Хуссейн помиловал висельников и, наградив, отпустил править Самаркандом?

Наконец Байсункар, которому по чину надлежало первым открыть рот, открыл его:

– Нет, хазрет, он не помиловал их. Он привязал их к лошадям за ноги и велел налить в рот кипящее масло. Потом…

Тимур поморщился, не желая слушать дальше. Он отлично знал, что было потом.

– Но что случилось с вами? Я не поверю, что ваши души содрогнулись при таком зрелище, разве вы не видели казней и пострашнее?

Байсункар погладил свою израненную руку и поклонился. Все вошедшие в шатер также поклонились.

– Мы видели страшные казни, хазрет. И не о казни мы пришли говорить.

Озноб досаждал Тимуру все сильнее, и чем больше он от него страдал, тем сильнее его раздражало длинное вступление к разговору.

– Ну так я жду, начинайте!

Байсункар с надеждой оглянулся: может, кто-нибудь захочет заменить его на высоком посту говорящего перед хазретом? Таких не нашлось.

– После казни эмир Хуссейн сказал, что желал бы сказать нам несколько слов.

– Кому «нам»?

– Твоим первейшим слугам – тысячникам и батырам. Мы пришли к нему.

Пот градом катился по лицу Тимура, эмир понял, что сейчас во что бы то ни стало надо хотя бы на время справиться с болезнью, и постарался собраться с силами.

– Что он сказал вам?

– Он напомнил нам Сеистан.

– Сеистан?!

Мутноватые глаза Тимура вспыхнули от этого слова как искры.

– Он еще смеет рассуждать об этом походе?!

Все вздрогнули, впервые они слышали, чтобы их господин в таком тоне говорил о своем названом брате.

– И что же именно он вам сказал об этой негостеприимной стране?

Байсункар опять оглянулся. Нет, надеяться было не на кого, все отводили глаза. Тогда визирь решил больше не прятаться за слова.

– Он напомнил нам о долге.

– О каком долге? – искренне удивился Тимур.

– О тех деньгах, что он дал нам на приобретение лошадей взамен павших в Сеистане и по дороге оттуда.

– Но ведь эти деньги… – Тимур не закончил свою мысль, ибо не имело смысла ее заканчивать. Все и так знали, что только человек в высшей степени бесстыдный мог те деньги поставить в долг батырам эмира Тимура. Человек, лишенный совести. А может быть, не так, может быть, это человек, специально старающийся поссориться?

Озноб, до этого мучивший Тимура, исчез, он даже распахнул доху. Мысль его прояснилась, взгляд очистился от болезненной мути, три пальца на изувеченной правой руке сжались в птичий кулак.

– Вы говорите, что это случилось только что?

– Только что, хазрет.

– Байсункар!

– Я здесь, хазрет.

– Вижу, но сейчас ты выйдешь отсюда и отправишься к Хуссейну.

– Зачем?

– Ты сообщишь ему, что он получит свои деньги. Деньги, на которые не имеет никакого права.

Можно себе представить, какой плотности молчание воцарилось в шатре. И Байсункар, в другое время уже выскочивший бы из шатра для исполнения произнесенного повеления, остался на месте. Правда, не смея сказать ни слова.

Заговорил Курбан Дарваза:

– Но у нас нет денег, хазрет, во время «грязевой» битвы все имущество наше погибло. И деньги, и стада. Даже одежды, в которых мы сидели за вчерашним дастарханом, были не наши. Мы их одалживали у тебя.

Тимур усмехнулся, и усмешка эта была добродушной:

– Ты думаешь, я забыл об этом?

Курбан Дарваза пожал плечами и осторожно погладил свою рваную ноздрю.

– Но… но тогда объясни, чем мы сможем доказать перед твоим названым братом твое обещание расплатиться? Нам придется умереть от стыда.

Тимур снова усмехнулся:

– Когда-нибудь вы, конечно, умрете, ибо такова воля Аллаха и другой воли над вами нет. Но и от меня кое-что зависит. Например, я могу вам сказать, что ваша смерть наступит не сегодня и не от стыда перед Хуссейном.

Сбитые с толку вычурными поворотами эмировой речи, батыры затихли, но тревоги в их сердцах теперь было меньше, чем недоумения. Одно до них дошло – кажется, хазрет нашел выход.

– Байсункар!

– Я здесь, хазрет, – опасливо сообщил визирь.

– Раз ты все еще здесь, а не в шатре у Хуссейна, принеси красный сундук. Пусть Алабуга поможет тебе, ведь ты у нас калека немощный, – сказал Тимур и весело рассмеялся.