Железный Хромец

– А для чего? Отвечай, и не уклончиво. Я и так потерял с тобою слишком много времени.

– Я прибыл, чтобы служить тебе.

Глаза эмира удивленно раскрылись. Он явно не верил в то, что правильно понял сказанное.

– Слу… служить?! Ты?! Мне?!

Маулана Задэ попробовал кивнуть, но ему помешала колодка, сдавливавшая и руки и шею.

– Именно я, именно тебе, хазрет.

Хуссейн повертел головой, как бы высвобождая шею из тисков воротника.

– Ты так говоришь, поскольку уже давно перешел предел дерзости и заработал себе самую мучительную смерть, какую только можно себе представить, и думаешь, что можешь говорить отныне мне все, что тебе заблагорассудится?

– Совсем о другом я думаю, хазрет.

Масуд-бек, стоявший за спиною эмира, сделал пленнику знак рукою, чтобы скорей переходил к делу.

– Я думаю о том, что не только погонщики верблюдов и купцы ведут сейчас речь о том, какие стены вокруг Балха воздвиг эмир Хуссейн. Не только водоносы и райаты восхищаются рассказами о том, каким прекрасным и неприступным будет балхский хиндуван.

Хуссейн прищурился и склонил голову набок.

– Ни болтовня погонщиков, ни восторги городской черни тебе не страшны.

– Не страшны. Но ты хочешь сказать, что кого-то я все же должен опасаться?

– И ты прекрасно знаешь, кого именно. Твоего давнишнего друга и даже, кажется, брата.

Хуссейн возмущенно хлопнул себя ладонями по коленям, отчего из правого рукава вылетел на каменный пол тонкий короткий кинжал. Звеня и подпрыгивая на каменном полу, он подлетел к самым ногам пленника. Все замерли. Ноги Маулана Задэ были свободны только ниже колен. Сербедар напряг правую и куцым, но резким движением загорелой ступни отбросил кинжал далеко в сторону. Собственно, он при всем желании не смог бы воспользоваться тайным оружием эмира – это всем было ясно, но Хуссейну понравился поступок пленника.

– Друга, брата… Но Тимур, и это всем известно, ведет в Самарканде строительство почище моего.

– Чингисханово установление запрещает возведение стен вокруг городов и особенно строительство городских цитаделей… – начал было вмешиваться в разговор Масуд-бек, но его прервали.

– То есть как это? – вспылил Хуссейн. – Мне оно запрещает, а ему нет?!

– Все законы действуют до тех пор, пока живы люди, готовые им следовать, – сказал Маулана Задэ.

– Не говори загадочными фразами, я не выношу, когда со мною так разговаривают!

– Я только хотел сказать, хазрет, что в Мавераннахре есть люди, которые считают, что в этом отношении вы не равны с твоим бывшим братом. Они до такой степени потеряли стыд и ум, что пришли к выводу, что Тимуру не только можно, но и надлежит заниматься укреплением Самарканда, тогда как тебе подобные шаги в отношении Балха следует запретить.

– Запретить?!

– Именно.

– И кто они, эти люди?

Маулана Задэ непритворно вздохнул:

– К сожалению, их довольно много. Правители Шаша, Ходжента, Отрара, Тавриза, Бухары… Только худован-задэ из Термеза придерживается той точки зрения, что все владетели Чагатайского улуса должны быть равны пред словом Чингисхана.

Хуссейн нахмурился:

– Твои сведения верны?

– К несчастью.

Масуд-бек снова попытался стать участником разговора:

– Тимур присылал в Балх людей с советами прекратить строительство. Но как можно было таким советам последовать без того, чтобы не признать его верховенства над собой. Он даже намекал, что вступит в союз с Кейхосроу, если его предупреждения не возымеют действия.

Маулана Задэ усмехнулся:

– Для меня в этом не было бы ничего удивительного, ибо сношения меж ними постоянны.

Эмиру Хуссейну разговоры именно на эту тему были особенно неприятны, он даже не удержался от того, чтобы поморщиться, и тут же переменил тему:

– Служить, ты сказал, да?

– Сказал.

– А в чем может заключаться твоя служба? Как ты сам, наверное, догадываешься, мне не хотелось бы иметь такого человека, как ты, подле себя. Ведь может статься, что на самом деле в твоей голове никакая не служба, а желание меня зарезать, когда я проникнусь к тебе доверием и стану неосторожен. Ты на это рассчитывал, признайся?

Маулана Задэ шумно хмыкнул, настолько громко, что по-восточному этикету проявил настоящую непочтительность.

– Отчего мне хотеть твоей смерти, хазрет, только оттого, что ты когда-то хотел моей? Жизнь изменчива, и те, кто когда-то были близ сердца, становятся далеки, как горы северных стран. Тебе разве не приходилось встречаться с такими историями, а, хазрет?

– Очень редкие из людей, находящихся при мне, имеют данную мною привилегию задавать мне вопросы. Не усугубляй своими речами собственной участи, она и так плачевна.

– Припадаю к стопам твоим, хазрет. Просто иногда отвечая вопросом на вопрос, о большем даешь представление спрашивающему, чем в тех случаях, когда отвечаешь по правилам. А что касается той службы, что я мог бы тебе сослужить, то замечу, что конечно же не надеялся я, что ты так наивен и доверчив, чтобы оставить меня при своей персоне. Я прошу службы вдали от твоего дворца. И в том месте, где она тебе ныне более всего необходима.

– Где же это место?

– В шатре Тимура.