Железный крест

Дверь открыл очень коротко стриженный худощавый седой мужчина в джинсах и клетчатой рубашке того типа, что носит Ян Гийу[6], желая, по-видимому, продемонстрировать истинно мужское равнодушие к модным веяниям.

– Франц Рингхольм? – Мартин разглядывал хозяина с нескрываемым любопытством.

Он уже порыскал по Интернету и обнаружил, что Франц – личность известная, и не только в Гётеборге. Он, как следовало из найденных сайтов, был основателем одной из самых быстрорастущих антиэмигрантских организаций Швеции, которая, если верить болтовне на разного рода форумах, уже представляла собой серьезный политический фактор.

– Да, это я… Что господам угодно? – Он перевел взгляд с Мартина на Паулу.

– У нас есть к вам несколько вопросов. Разрешите войти?

Франц отошел в сторону, пропуская их в квартиру. Мартин с удивлением осмотрелся. Он точно не мог бы сформулировать, что именно ожидал увидеть, но не такой образцовый, почти вызывающий порядок. По сравнению с этой квартирой его собственная выглядела как притон наркоманов.

– Присаживайтесь, прошу вас. – Хозяин показал на диван и два кресла справа в гостиной. – Я, представьте, только что поставил свежий кофе. Молоко? Сахар?

Безукоризненная, вежливая, даже изысканная речь. Мартин и Паула удивленно переглянулись.

– Ни то ни другое, спасибо.

– Немного молока, без сахара, благодарю вас. – Паула первой прошла в гостиную.

Они сели рядом на белый диван и осмотрелись. Комната просторная и светлая. Большие окна с видом на море. Нет, он был не прав: порядок тут не вызывающий, не излишне педантичный, а совершенно естественный. Уютное, ухоженное жилье.

– А вот и кофе. – Франц появился в гостиной с подносом, на котором стояли три дымящиеся чашки и большое блюдо с печеньем. – Прошу. – Он взял одну из чашек и опустился в глубокое кресло. – Чем могу служить?

Паула отхлебнула глоток превосходного кофе.

– Вы, конечно, знаете, что под Фьельбакой произошло убийство.

– Да, Эрик… – с горечью сказал Франц Рингхольм и тоже отпил немного кофе. – Я был совершенно сражен этой новостью. И подумайте только, какой удар для Акселя!

– Да, но… да. – Мартин был совершенно обескуражен доброжелательством и вежливой искренностью хозяина – прямая противоположность картине, которую он заранее вообразил. – Собственно говоря… мы приехали потому, что у Эрика Франкеля нашли несколько ваших писем.

– Вот как, – Рингхольм улыбнулся и потянулся за печеньем, – значит, он их сохранил… Да, Эрик был типичный коллекционер. Вы, молодежь, наверняка считаете, что это пыльное занятие – писать письма – осталось в прошлом веке. А нам, старым филинам, трудно оставить свои привычки… – Он приветливо подмигнул Пауле.

Она уже готова была улыбнуться в ответ, но вспомнила, что человек, сидящий в кресле напротив, всю свою жизнь посвятил беспощадной борьбе с такими, как она.

– В письмах неоднократно упоминается про какую-то угрозу. – Ей удалось сохранить непроницаемое выражение лица.

– Позвольте выразиться так: я бы не стал называть это угрозой. – Франц откинулся в кресле и непринужденно, с молодой грацией, закинул ногу на ногу. – Я просто посчитал своей обязанностью предупредить Эрика, что в организации есть определенные круги… определенные силы, чьи действия иногда выходят за пределы разумного.

– И вы решили, что ваш долг предупредить Эрика, потому что…

– Мы с Эриком дружили с младенческих лет. Разумеется, нельзя отрицать, что мы постепенно отдалились друг от друга, и много лет… да, уже много лет наши отношения утратили всякую регулярность. Мы выбрали разные дороги. – Франц снова улыбнулся. – Но я никогда не желал ему зла, и… да, когда мне представилась возможность его предупредить, я этой возможностью воспользовался. Кое-кому трудно понять, что не нужно по любому поводу лезть на рожон…

– Но, насколько я понимаю, вы сами не всегда следовали этому правилу, – сказал Мартин. – Трижды осуждены за драку, дважды за ограбления… и в тюрьме своим поведением мало напоминали далай-ламу.

Рингхольма вовсе не задел ехидный комментарий Мартина – наоборот, он весело и добродушно улыбнулся, чем и вправду напомнил далай-ламу.

– Каждому овощу свое время. К тому же в тюрьме свои правила и свой язык, если кто-то обычного языка не понимает. Мудрость, знаете, приходит не сразу, она приходит с возрастом, а я свой урок выучил крепко.

– Ваш внук тоже выучил этот урок? – спросил Мартин и хотел взять с блюда печенье, но Франц Рингхольм молниеносным движением перехватил его руку и сдавил, словно клещами.

– А вот мой внук вообще никакого отношения к этому делу не имеет, – прошипел он. – Ясно?

Мартин смотрел на него, не отводя глаз, потом вырвал руку и потер запястье.

– Если это повторится, – тихо сказал он, – я буду говорить с вами по-другому.

Рингхольм засмеялся и опять устроился в кресле поудобнее, возвращаясь в образ этакого доброго дядюшки. Но на какую-то секунду занавес приоткрылся. За фасадом рафинированного джентльмена скрывалась ненависть. Другой вопрос – стал ли Эрик Франкель жертвой этой ненависти?