Железный лес

Как только Александра переступила порог его квартиры, и за ней затворилась дверь, она оказалась в особенном, изолированном от действительности мире. Большая квартира, оставшаяся Эмилю от родителей, и была его миром, в котором он родился и вырос. Его отец был известным хирургом и работал в ожоговом отделении НИИ скорой помощи имени Склифосовского. Мать была известной переводчицей с арабского и хинди. По большей части она работала дома, и Эмиль никогда не ходил в детский сад. «Мама считала, что в садике я научусь только плохому!» – рассказывал Эмиль со своей обычной, глуповато-добродушной улыбкой. Сперва он играл на своем, Сретенском бульваре – у матери, работавшей в кабинете окнами на бульвар, было условие, чтобы сын оставался в поле ее зрения. Но мальчик умудрялся улизнуть. Он постепенно расширял географию своих прогулок. Его видели на Чистопрудном бульваре – он пускал кораблики, лежа животом в грязи возле пруда. Видели на Яузском – он вылезал из трамвая, прокатившись зайцем пару остановок. Он двигался в другую сторону – один раз соседка поймала его на Петровском бульваре, отвела домой, и мать некоторое время не пускала его гулять одного. Конец ее терпению пришел, когда милиция нашла Эмиля на Гоголевском бульваре. «Я совсем не понимал, где оказался, у меня было идиотское убеждение, что на Бульварном кольце никогда не заблудишься. Но я заблудился!» После этого вольная жизнь закончилась, и последние два месяца перед школой Эмиль просидел дома. За это время он научился читать и писать. «Я был самым настоящим городским дикарем, дикарем со Сретенского бульвара, – рассказывал он Александре, время от времени разражаясь беспричинным смехом. – И учился жадно, как дикарь. У меня был абсолютно девственный мозг!»

Родители Эмиля уже умерли, и теперь он жил в большой квартире один, со своими бесчисленными кошками. Комнату с окнами во двор, бывший кабинет отца, он превратил в склад тканей – заказал стеллажи, поставил несколько манекенов, на которых драпировал старинные палантины и платки. Бывший кабинет матери, окнами на бульвар, он занял сам. Остальные две комнаты были целиком отданы кошкам. В одной содержались здоровые, уже обжившиеся кошки, в другой – недавно подобранные, больные или требующие особенного ухода после операции. Хотя у каждой кошки была большая просторная клетка, они всегда разгуливали на свободе. Эмиль запирал только самых робких или самых драчливых, или тех, кого подбирал уже беременными.

И сейчас навстречу Александре вышла упитанная, серо-голубоватая короткошерстная кошка с круглой мордой и маленькими ушами – любимица Эмиля и глава стаи. Она подошла к гостье и несколько раз чиркнула по ее ноге кончиком хвоста. Александра взяла кошку на руки, и та немедленно заурчала.

– Негодяйка, – сказал Эмиль, запирая дверь. – Сегодня давал ей суспензию, так она меня укусила за палец. Пойдем ко мне. Я сам не свой.

В бывшем кабинете его матери все осталось почти так же, как было при ней. Большая угловая комната одним окном смотрела на бульвар, другим – в переулок. Между окнами стоял большой письменный стол. Несколько книжных шкафов по-прежнему хранили библиотеку матери – книги на арабском и на хинди. Книг Эмиля тут не было. По его собственному признанию, он почти ничего не читал.

– Присаживайся, – он быстро убрал с дивана разворошенную постель, затолкал ее в стенной шкаф. – Выпьешь чего-нибудь?

– Не стоит.

– А я выпью, – Эмиль подошел к письменному столу, опустился в потертое кожаное кресло и налил себе бокал красного вина. Полупустая бутылка стояла перед ним на столе, еще одну, пустую, Александра заметила под столом, рядом с ножкой. Она обратила внимание на то, что вид у ее старого знакомого необыкновенно возбужденный, щеки раскраснелись, глаза блестят.

– Твое здоровье, – он поднял наполненный бокал и медленно, маленькими глотками, осушил его. Бросил в рот половинку очищенного грецкого ореха. Орехи и курага всегда лежали в блюдечке на столе, Эмиль непрерывно их жевал, вряд ли осознавая, что делает.

– Как ты узнал? – задала Александра мучивший ее вопрос. – Как ты узнал это в девять часов?!

– А ты что знаешь об этом? – блестящий беспокойный взгляд останавливался на чем угодно, но не на ее лице. – И почему спрашиваешь?

– Потому что я нашла его! Я нашла его в семь часов с минутами, не помню точно, во сколько именно. Я в обморок упала. Потом вызвала полицию. И они там были до десяти часов с лишним. Я сама оттуда уехала в начале двенадцатого. Как ты мог знать о его смерти в девять?!

Эмиль вылил в бокал остатки вина и так же медленно, размеренными глотками, осушил его. Казалось, он изо всех сил старается опьянеть – и безуспешно.

– Это я нашел Федю, – сказал он так тихо, словно не желал быть услышанным. Но Александра услышала. Она поднялась с дивана, подошла к столу, положила руку на плечо Эмилю. Тот взглянул на нее покрасневшими, несчастными глазами.

– Я… нашел… – Он всхлипнул, но слезы не появились. Держа руку у него на плече, Александра чувствовала дрожь, волнами проходящую по его телу.