— Вот так история, — шептал Питер, не переставая креститься. — Воля ваша, капитан, а без нечистого тут не обошлось! Ну, виданное ли дело, чтобы христианские девицы бегали ночью по лесам и болотам, да еще в подобных костюмах!
— Да что же дурного в этих костюмах, Питер? — отвечал я шепотом. — Меня удивляют не костюмы, а присутствие этих очаровательных детей на этом проклятом острове. Что это не дикарки, а европейки, и притом девушки благовоспитанные, за это я готов поручиться головой!
И, действительно, достаточно было одного внимательного взгляда для того, чтобы убедиться в истине моего предположения. В каждом движении, в каждой позе таинственных красавиц отражалось то девственное изящество, та благородная грация, которые даются только рождением, расой. Одеты они были в довольно фантастические костюмы из какой-то светлой материи, мягкими складками облегающей стройные формы их девственного тела, оставляя открытыми прелестные ручки, шею и маленькие ножки в светлых туфельках. Гирлянды живых цветов окаймляли подолы платья, обвивались вокруг белых шеек и украшали роскошными коронами очаровательные головки, спускаясь на плечи вместе с длинными, развивающимися локонами. При этом волшебном освещении, в этом фантастическом наряде три юных очаровательных создания напоминали балетных артисток не только красотой и костюмом, но и легкостью и плавностью своих грациозных движений. Глядеть на них было чистым наслаждением. Но, пока мои глаза любовались прелестной картиной, мысли мои неотвязно работали, стараясь решить вопрос: как, откуда и зачем очутились эти нежные создания в этом ужасном месте?
— Как вы думаете, Питер, на каком языке болтают эти райские птички?
— А черт их знает, капитан! Не то по-французски, не то по-немецки, а, может, и по-китайски! Во всяком случае, разговор их ни за что не понять христианину. Мой покойный отец говорил мне не раз, что у русалок свой особенный язык: русалочий!
— Да забудьте вы хоть сегодня вашего отца, Питер, — перебил я нетерпеливо суеверного ирландца. — Прислушайтесь лучше повнимательней! Может, поймем что-нибудь из их слов!
К сожалению, как раз в эту минуту лесные нимфы отбежали довольно далеко вниз, к ограде сада мисс Руфь, в тени которого они бы совершенно скрылись если бы красный свет факелов в их руках не освещал их стройных маленьких фигурок. При всем внимании мы могли уловить только одно постоянно повторяемое слово: «Розамунда», которое, произносимое нараспев, звучало точно щебетанье весенних ласточек.
Грациозная группа этих девушек после ужасных видений на море не могла не поразить моих спутников. Слишком велико было противоречие между этими девушками из леса и теми кровожадными разбойниками, которые стреляли по несчастной команде погибающего судна. Мысль о волшебстве невольно появлялась в головах суеверных моряков, и с ней вместе жуткое чувство пробуждалось в их храбрых сердцах. Беспокойство товарищей еще усиливалось от окружающей нас таинственной обстановки и от колеблющихся, поминутно скрывающихся за набегающими тучами лучей луны. Я не мог не заметить этого опасного настроения и поспешил рассеять его шуткой, всегда помогающей в подобных случаях.
С недоумением наблюдали мы новое явление, не понимая его значения. Наши очаровательные нимфы стояли в полном освещении, окружая какую-то странную фигуру, которую, действительно, так же легко можно было принять за громадного орангутанга, как и за старика неопределенных лет. Длиннейшая седая грива (волосами нельзя было назвать густую растительность, покрывающую голову этого существа) спускалась на его спину почти до пояса, а громадная седая же борода закрывала почти всю его грудь. Полумужская-полуженская одежда придавала еще более фантастический вид таинственному обитателю лесов. На нем было надето нечто вроде юбки, доходящей до щиколоток, поверх которой падала длинная матросская блуза, прикрытая на спине старой женской шалью, накинутой вроде плаща. Босые ноги cтpaнного человека обуты были в род лаптей из древесной коры, а седую обнаженную голову обвивал роскошный венок из роз и лилий, надетый маленькой ручкой одной из трех красавиц. Все три девушки осыпали его ласками и поцелуями, болтая наперебой на своем таинственном языке, звуки которого доносились до нас, нежные и непонятные, как щебетание весенних ласточек. Минуты две или три могли мы наблюдать за удивительной группой, потом таинственный старик и его прелестные спутницы повернули куда-то вправо и скрылись так же внезапно, как и появились.
Раза два еще донеслось до нас нежное слово: «Розамунда». Потом и оно замолкло. Мы были одни по-прежнему на опушке темного леса, перед внезапно потемневшей поляной. Казалось, даже луна сожалела об исчезновении прекрасного видения и поспешила скрыться за облака, чтобы не освещать прозаические фигуры английских моряков.
ГЛАВА ШЕСТАЯ