Железный поход. Том четвёртый. Волчье эхо

Во мраке, будто призрак, показался черный человек. Немой, как мертвец, только хруст щебня чуть слышен был под его осторожной ногой. Он не ответил на оклик, и Джемалдин послал в него пулю. У Ахильчиева железный глаз - с первого выстрела он сбивал установленный на камне еле видимый пятак. Знал, что не промахнулся. Мог на Коране поклясться… Но исчез черный человек в тайной тьме… чтобы вновь прийти следующей ночью…

«Билла-ги! Да поглотит тебя земля! Да засохнет род твой!» - не жалел проклятий Джемалдин-бек, а сердце-вещун подсказывало, кто это был: «Дзахо Бехоев. Дзахо-канлы приходил за твоей кровью. Берегись, Джемал! Не простит он тебе гибель своей Бици, не простит кровь Аргуни… Пока не убьешь Бехоева, не будет ни тебе, ни твоему роду покоя».

И еще шептал ему внутренний голос, предостерегал: «Берегись тайных мухтасибов⁹² Повелителя, Джемал. Их уши все слышат, глаза все видят, из языки опаснее острых сабель - все донесут, все доложат имаму… Ты обманул Шамиля, оклеветав соседей. Аргуни никогда не предавался царским сардарам. Ты знаешь это, Джемал, как знаешь и то, что нет страшнее и позорнее преступления, чем клевета на своих одноверцев. Предательство и измена - родные сестры твоему греху. Шила в мешке не утаишь. Бойся мухтасибов, Джемал. Они тоже могут узнать правду. Узнает тогда и Шамиль… Тебе ли говорить, что их глазами грозно следит имам за всеми делами Седого Кавказа…»

От таких откровений собственного сердца содрогнулся бесстрашный Джемал. Едва не потерял рассудок. Но не раскаянье когтило его судорожно вздымающуюся грудь, а страх и ненависть к аргунцу. Мысли о возможном раскрытии его кровавой тайны породили в нем образ проклятого Бехоева, первого виновника случившейся беды, убийцы Тахира и других его кунаков и родственников. Дерзкое молодое лицо мстителя, точно вычеканенное из бронзы, смотрело на него холодными ястребиными глазами. И такое бешенство испытал Ахильчиев, такую исступленную ненависть и неодолимое желание собственноручно выколоть эти глаза, отсечь эту голову и бросить под копыта своего табуна, что растерявшиеся по первости мюриды подумали, что их предводитель лишился разума.

- Отпустите меня! Ва-а! Зачем схватили?! Клянусь Пророком, я хочу перерезать глотку тому, чьи руки украли нашу Бици! Убили Тахира-а! О, честь моя! Волла-ги!.. Презренный пес! Ты ответишь за наш позор! Доберусь до тебя!!

Широкий вайнахский кинжал⁹³ сверкал в дрожащей от напряжения руке Джемалдин-бека. Но ее крепко, как и другую руку, держали послушники. Они и впрямь решили, что их вождь не вынес гибели своих близких и потерял рассудок. Не зная, чем ему помочь, как успокоить, они только обезоружили его силою, связали башлыком руки, силком усадили на бурку.

Он продолжал рычать, как раненый зверь, скалить зубы, но никто больше не слушал его. Из-за холма раздался тревожный переливчатый свист костяного рожка-ствири.

- Это Маджид!

Все схватились за оружие. Султи мгновенно развязал наставника. Опасность, нависшая над ними, как ушат ледяной воды охладила одержимость мюршида. Сжав губы и сдвинув черные брови, воины залегли за камнями, выставив стволы ружей, и лишь глаза их горели недобрым огнем. Впереди послышался нарастающий грохот копыт.

Ждали боя, погибнуть бесславно - позор. Каждый мечтал быть воспетым в песнях, быть гордостью друзей и соседей. Неосмотрительных в горах презирают, смеются над их оплошностью. Погибшим в схватке с врагом - сочувствуют, восхваляют, мстят за их кровь.

…Маджид выпорхнул из-за холма в раскрылатившейся черкеске. Конь под ним был в мыле, растрепанная грива космами развевалась на ветру. Вскинув руку с винтовкой, всадник резво съехал с бугра. Конь под ним заплясал, приседая на задние ноги, а он, перевесившись на седле, крикнул Джемалу:

- Гяуры! Много гяуров! Идут к нашим горам!

* * *

Рассвело.

Мюриды, сделав бросок на запад, вышли во фланг русским и… не удержались от стона ярости.

- О, Аллах! Откуда их столько?! Когда их собрал шайтан?

Вместо одного батальона полковника Бенкендорфа, усиленного двумя сотнями гребенских казаков, их изумленным глазам представился железный поток штыков, которому, казалось, не было ни конца, ни края.

Полный черных предчувствий, томимый зловещей думой, Ахильчиев взялся угрюмо считать сотни… и не счел врагов. Ни он сам, ни его бывалые воины не видели еще никогда такого количества солдат. Русских было больше чем много.

Главный сардар-паша урусов ехал в голове войсковой колонны на отменном, рыжей масти английском жеребце, пружинистым ровным шагом, задавая ритм. Видно было, что опытный седовласый генерал берег силы для трудного перехода, учитывал натуженный ход упряжек горной артиллерии и медлительность фургонов с поклажей.

Главнокомандующего окружала огромная свита из адъютантов в кавалергардских, уланских, гусарских, драгунских и кирасирских мундирах; бравые и удалые гвардейцы⁹⁴ были готовы в любой момент дать встречный бой неприятелю.