Жан-Давид Левитт, советник правительства Франции по вопросам национальной безопасности, вспоминает: «Мне звонили в час ночи, а потом еще раз — в три часа, убеждаясь, что я правильно понял, в какое время и в каком месте будет проходить встреча за завтраком». Но состоялся не просто дружеский завтрак в узком кругу, продолжает Левитт, а «что-то вроде трибунала». На скорую руку был составлен текст, предусматривавший период «интенсивного расширения» НАТО в сторону Грузии и Украины, а также еще одну оценку прогресса в декабре.
Когда перед общим заседанием в девять часов текст распространили, некоторые восточноевропейские лидеры пришли в ярость. Президенты Литвы, Польши и Румынии ясно дали понять, что формулировки «даже близко не соответствуют тому, что мы ожидали». «Они были в бешенстве, — говорит Стивен Хэдли. — Они сочли, что этот документ — капитуляция перед давлением и запретами со стороны России, и требовали внести в него изменения». В НАТО решения принимаются общим согласием, но когда лидеры расселись за круглым столом, согласия между ними не было и в помине. Ради достижения компромисса предпринимались лихорадочные усилия. За тяжелыми драпировками холла собирались группки советников и министров иностранных дел и вели импровизированные переговоры.
В интервью Стивен Хэдли вспоминал примечательную сцену, которая последовала затем. «Все министры иностранных дел встали и ушли в глубину комнаты, все они были седыми и в костюмах. Затем поднялась Ангела Меркель в элегантном жакете цвета лайма, отошла и подсела к этим седовласым мужчинам из Центральной и Восточной Европы. Вскоре вернулась и одетая с иголочки Конди и тоже присоединилась к ним. И на каком же языке они беседовали? Конечно, на русском! Ангела изучала его в молодости, когда училась в Восточной Германии, и Конди тоже знает его со времен учебы».
Именно Меркель взялась за ручку и написала на листе бумаги фразу, в которой содержалось условие, изменившее ситуацию. «Сегодня мы согласились с тем, что когда-нибудь Грузия и Украина станут членами НАТО». Никаких упоминаний о МАР — только утверждение, что эти две страны войдут в НАТО. Тогда восточноевропейцы запротестовали, заявив, что «когда-нибудь» — все равно что «никогда», и эти слова зачеркнули. Кондолиза Райс, отходившая на несколько минут, вернулась и была приятно удивлена: «Формулировка гласила, что Украина и Грузия будут членами НАТО, и я подумала, что это отличная сделка, поспешила к президенту и сказала: “Соглашайтесь!”»
Когда страсти улеглись и документ был одобрен, Гордон Браун склонился к Джорджу Бушу и пошутил: «Сам не понимаю, что мы только что сделали. Я помню, что МАР мы им не давали, но не уверен, что мы не приняли их в НАТО!»
Последствия этого компромисса стали ясны лишь позднее. Буш и восточноевропейцы были счастливы, так как он обещал Украине и Грузии членство в НАТО; Меркель осталась довольна потому, что нигде не указывалось, когда это произойдет, Грузия и Украина в целом были рады, но расстраивались оттого, что их планы на членство в НАТО откладывались в долгий ящик, а Россия негодовала.
Наблюдая за тем, как разворачиваются эти события, я невольно гадал: не лучше ли было бы НАТО серьезнее отнестись к безобидным с виду расспросам Путина о вступлении в организацию? Разве не логичнее было бы принимать решения совместно с Россией, а также с Украиной и Грузией, вместо того чтобы искать компромиссы, явно предназначенные для того, чтобы учесть мнение России, но при этом делать вид, что оно не принимается во внимание?
Корни проблемы
Летом 1991 г. я провел несколько недель в Грузии и видел первые этнические потрясения в Абхазии и Южной Осетии. Лидер националистов Звиад Гамсахурдия как раз провозгласил независимость Грузии от Советского Союза. Как и Михаил Саакашвили 13 лет спустя, Гамсахурдия предпринял меры для ограничения автономии двух территорий, которые хотели остаться в составе Советского Союза. Эти меры вызвали мощную ответную реакцию.
Абхазское побережье Черного моря некогда славилось как «советская Ривьера», но теперь было почти пустынным — россияне сюда уже не ездили. Гражданская война 1992–1993 гг. привела к массовому исходу четверти миллиона грузин (почти половины населения Абхазии), после чего здесь осталось 93 тысячи абхазов. Регион де факто стал независимым и находился под надзором российских миротворцев и наблюдателей из ООН.