Железный шип

Я коснулась ладонью саркофага светловолосой девушки.

— Так они живы?

— Разумеется, живы, — огрызнулся Тремейн. — Живы, но под заклятием. — Его тень пала на снежно-белое лицо. — Они бредут меж жизнью и туманами по ту сторону, и так будет продолжаться, пока не найдется тот, кто снимет с них это бремя.

— Они выглядят такими молодыми, — произнесла я, не убирая руки с саркофага. Девушка под стеклом лежала совершенно неподвижно, словно механическая кукла, у которой кончился завод. Я не могла отвести глаз от ее неземного лица, полупрозрачных век. — Кто они?

Тремейн шагнул между саркофагами. Цветы там были погнуты и поникли, словно на протоптанной тропинке.

— Стасия, — проговорил он, кладя ладонь рядом с моей над лицом светловолосой девушки. — И Октавия, — качнул он головой в сторону черной. — Королевы Лета и Зимы.

— Королевы? — моргнула я. На вид обеим девушкам было никак не больше моего.

— Именно так. — Здесь, на лилейном поле, Тремейн держался еще более снисходительно, если только это было возможно. — Благая и Неблагая, Доброго Народа и Народа Сумерек — называй, как хочешь. Октавия и Стасия правят Землей Шипов — то есть правили, пока не погрузились в сон и Земля не начала умирать.

Тремейн отнял руку и бросил печальный взгляд на темную девушку, но тут же, словно опомнившись, тряхнул головой и поправил раструбы перчаток.

— Кто проклял их? — спросила я, по-прежнему не спуская глаз с невероятно прекрасного лица. Совершеннее его я ничего не видела, но, приглядевшись, заметила, что красота эта восковая, безжизненная. Королева Стасия была куклой, мертвым манекеном. Я попятилась от нее прочь, топча все новые цветы.

Тремейн, чей взгляд по-прежнему был прикован к королеве с темными волосами, медленно протянул руку и всего на секунду коснулся кончиками пальцев стекла там, где виднелась ее щека.

— Тремейн, — резко бросила я. — Кто это сделал?

— Предатель, — ответил Тремейн.

Его рука скользнула по саркофагу. Он шагнул ко мне и вдруг, неожиданно схватив меня за запястья, рванул на себя, почти притянув к своей широкой груди. О мою левую ключицу звякнул металл, словно под рубашкой у него на месте кожи было что-то вроде латунной пластины. Он наклонился к моему уху, так что я ощутила его дыхание.

— Я стану тем, кто пробудит Октавию, мою госпожу, и остановит постепенный упадок этих земель, Аойфе. Я верну круговорот Лета и Зимы на его должное место — в небо — и не дам Шипам погибнуть на корню.

— Отпусти меня, — проговорила я, когда его пальцы больно впились мне в плечи.

— Кроме тебя, у меня никого не осталось, — прошипел он. — Можешь разыгрывать дурочку, но я-то знаю, что за кровь течет в твоих жилах. Подходишь ты для этого или нет, но ты примешь пост Блюстителя и поможешь мне.

Лицо Тремейна переменилось — на нем больше не было ни ярости, ни насмешки, одно только безумное отчаяние, но оно пугало меня сильнее, чем прежние вспышки холодного гнева.

— Я что сказала! — забилась я в его руках, полная страха и возмущения. — Отпусти меня!

Мой крик отразился от серых холмов. Лилии затрепетали на легком ветерке, зашептали тихонько.

— Мы заключили сделку, дитя, — напомнил Тремейн, оскалившись. — Ты делаешь, что я скажу, и я отвечаю на твой вопрос.

— Этого я делать не стану! — прокричала я, борясь уже всерьез, так что рукав платья треснул у меня под мышкой.

— Снова истерика. — Тремейн с отвращением оттолкнул меня, и я повалилась на постель из шелковистых лепестков. — Прямо как эта никчемная дура Нерисса.

— Мама?.. — Сглотнув слезы, я потерла плечо, все еще нывшее от хватки Тремейна. — Откуда ты знаешь ее имя? Откуда?

Папаша, ублюдок, как он мог впутать в это Нериссу?!

— Оттуда же, откуда знаю твое, — проворчал Тремейн. — Твой отец был четырнадцатым Блюстителем. Он рассказывал мне все, о чем я его спрашивал. Таков долг любого, кому не повезло иметь Дар, если только он хочет оставаться на свободе и в добром здравии.

— Отец ненавидел вас, — пробормотала я, чтобы окоротить его высокомерность. — Так он писал в дневнике.

— Не сомневаюсь. — Ярость Тремейна прошла так же быстро, как вспыхнула, и его льдисто-красивое лицо вновь стало бесстрастным. — Арчибальд — человек с характером, но, будь уверена, я ему в этом не уступаю. — Он протянул руку в сторону саркофагов. — Мой мир умирает с каждым днем, что они проводят во сне, Аойфе. Мой народ рассеян по всем ветрам. Или ты думаешь, упадок не распространится на Землю Железа, когда Шипы будут уничтожены под корень?

— Даже если и так, — проговорила я, поднимаясь на ноги, — я ничего не могу поделать. Я не имею ни малейшего представления о своем Даре. — На платье у меня остались полоски пыльцы — смазанные желтые следы пальцев на зеленой материи.

— Так узнай о нем, — бросил Тремейн. — Ты — последняя в роду Грейсонов, ты и только ты можешь снять заклятие. Сделай это, и я расскажу тебе, что случилось с твоим братом. Вот мое последнее предложение. Другого не будет.

Но на меня блеск в его глазах, когда он говорил о снятии заклятия, не подействовал.

— Раз отец не стал делать этого, то и мне не стоит. Тут я его примеру доверяю.