Железный Сокол Гардарики

Князь Бельский в те годы еще молод был, при Глинской служил исправно. Ему-то она и поручила за венцом надзирать и промеж хранителей дознание вести. Когда же выведал князь, что за сила в мономаховой шапке таится, враз дотумкал, какая беда с государем станется, ежели он носить ее будет. Зашил он ночью глухой туши свиные в мешки да прилюдно в Яузе их и утопил. Хранителей же по дальним монастырям тайно развез. А вернувшись, узнал, что той порою Ивашка-малец шапку уже примерял. Тогда-то он камень и подменил, чтоб впредь худшей беды не сталось.

Никита перевел дух. Джордж Баренс молчал, но я очень ясно представлял, как сосредоточенно глядит он на рассказчика, раскладывая по полочкам все детали повествования. Сомневаюсь, чтобы услышанное добавило ему хорошего настроения.

– Неведомо мне, как далее у прочих хранителей сложилось, но один из них, именем Варсанофий Силантьевич, на Яжем острове доныне живет. Он-то Рюрика признал да обучил. А раз уж я рядом стался, то и меня кое-чему. Не знаю, откуда старцу Варсанофию про камень изъятый ведомо, может, и сам он то Бельскому присоветовал, а только когда вошел я в силу, чтоб в Москву ехать, так он мне словцо заветное и шепнул. К князю Федору в ту пору хоть со словцом, хоть без словца – не подступиться было. Высоко поднялся. А камень заветный дочь его Софья меж прочих сокровищ отыскала, да в ладанке всегда при себе и носила. А когда подмена обнаружилась, Иван сыск объявил. Тогда-то она отцу и открылась, ну а я тем временем, все доподлинно зная, к князю Федору подался. Мне старец заповедовал: коли вдруг что, спасти Бельского, как и тот его когда-то спас. А затем – увидел я Софью, и не стало мне житья без нее.

– Из-за этого и едешь?

В ответ я услышал тяжелый вздох.

– Прежде Софья мне говорила: я мужняя жена, и муж мой – первый у царя человек. Нынче он, постылый, у чертей на вилах, а при царе первый человек – я. Да только Софье уж того мало, она завтра сама царицей станет. Помешать я этому не могу, а видеть – тем паче. Так уж прости за то, что из-за меня опала тебе вышла. Ежели можешь, не суди строго да не поминай лихом.

Ночью шел дождь, но утро выдалось ясным. Спозаранку по мощеным улицам Китай-города суетились люди с метлами, разгоняя образовавшиеся лужи и засыпая мелким гравием то, что разогнать не удалось. На всех перекрестках дежурили стрельцы, получившие в честь грядущей коронации по серебряному рублю и чарке зелена вина. Покуда солнце не поднялось еще достаточно высоко и соборный колокол не подал сигнал к началу церемонии, задача их была весьма несложной – отгонять любопытствующих коз, дабы те ненароком пути царского не испоганили. Толпы желающих полюбоваться незабываемым зрелищем должны были заполнить улицы и переулки ближе к полудню. Пока что лишь редкие праздные зеваки стягивались к Кремлю, надеясь занять самые лучшие места.

Наконец час пробил, и многоголосое пение зазвенело над округой, дабы привлечь внимание царя небесного к возведению на трон царя земного. Процессия святых отцов во главе с митрополитом Кириллом двинулась из кремлевских ворот в сторону Благовещенского собора. Сколько ни силился я вспомнить что-либо определенное по поводу церковного владыки, возглавляющего ныне крестный ход, ничего не шло на ум. Он стал первым лицом русской православной церкви в годы правления Ивана IV и все эти годы ничем не мог, а может, и не хотел помешать расправам кровавого богомольца.

Теперь он величественно шествовал впереди колонны. Одежды его сверкали золотым шитьем, посох – золотым навершием, диковинного вида шапка, в честь языческого бога именуемая митрой, горела червонным золотом и каменьями. Если бы не длинная седая борода, до половины закрывавшая тоже золотой наперсный крест, он весь сиял бы, как и положено жрецу солнечного бога.

За спиной митрополита дюжие священники бережно несли икону Божьей Матери. А уж дальше количество всевозможных крестов, образов и кадил было таково, что невольно казалось, будто, радуясь погожему дню, священники вынесли проветрить всю церковную утварь. Слитный хор архиепископов, епископов и настоятелей основных монастырей завернул в Благовещенский собор, провел там службу и, вновь сомкнув ряды, отправился далее.

Следующим на очереди был собор архистратига божьего воинства архангела Михаила. Ликующая толпа подхватывала молитвенные песнопения, нестройно подтягивая в тон хоралу. За передовым отрядом духовенства следовал Рюрик – великий князь Юрий Георгиевич с молодой женой. Скоропостижное бракосочетание этой августейшей четы произошло всего два дня назад, а потому новобрачные выглядели несколько устало, хотя и старались держаться, как подобает в столь торжественном случае. Они величественно ступали по расстилаемым перед ними хорасанским коврам, и мех собольих шуб, в которые они были для пущей важности обряжены, искрился на солнце. Честно говоря, я никогда не понимал манеры здешних вельмож носить многочисленные одеяния из меха, невзирая на летнюю жару. Свита Рюрика была одета под стать государю, и ни солнце, ни здравый смысл ничего с этим не могли поделать.