Железный тюльпан

Она видела себя в зеркало. Зачем Беловолк навешал в студии так много зеркал. Какой-то самостриптиз. Видишь себя впереди, сбоку, сзади, сверху и снизу. Башкирцева-стерео. Ты сегодня Башкирцева в последний раз.

— Любочка, еще раз, пожалуйста, этот пассаж — до верхнего «до»! Шире рот раскрой! Шире! Будто у тебя между зубов палочки вставлены!

Алла раскрыла пасть до отказа. Прокатила голос вверх-вниз, как по американской горке.

— Мишенька, ну как?..

Вольпи послал ей воздушный поцелуй, подняв руку от клавиатуры.

— Люба, тебе нет равных!

«Если понадобится, Беловолк сделает третью Любу. Он же делатель звезд. Он ушлый. Он мастерюга. Он уже наблашнился». Мысли метались зло, рвались, как тучи на ветру.

Продюсер не вошел — ворвался в студию. На ходу впивался взглядом в часы на запястье.

— Люба, одеваться! Одеваться, дорогая! Все черное, поняла?.. Все черное, как всегда! Короткое платье от Юдашкина, то, широкое, чтобы ножки все на виду, черные туфли на высоких каблуках, и длинный черный плащ!

Алла оперлась локтем о черную лаковую крышку «Стейнвея». Миша Вольпи перебирал клавиши. Алла обернула лицо к Беловолку и тихо спросила:

— Юрочка, а можно я надену на мой «Карнавал» то самое алмазное колье?.. Ну, знаешь его, да?.. Я уже надевала однажды… Мне кажется, оно очень пойдет к этому черному платью.

— Ты права. — Он пристально посмотрел на нее, будто увидел впервые. — Это будет последний аккорд в твоем…

«Проклятье. Заключительный аккорд все равно сыграю я».

— В твоем сегодняшнем блестящем имидже. Изабелла уже ждет. Она сама займется твоим гримом. Марину я отпустил. Белла классный визажист. Ее макияжу нет равных.

Когда я швырнула в сумку, с которой отправлялась на концерты и на гастроли, черные туфли на каблуках-ходулях, зазвонил мой сотовый. Я схватила его, как хватают ежа голой рукой.

— Да?!

— Хэллоу, Долли. Как вы, примадонна? Вы готовы? До или после концерта? Или…

— Катись в задницу, гнусный папарацци. Ты так хочешь славы. Ты ее получишь. Но не тем концом. У меня все готово для тебя.

— За «задницу» я вам еще набавлю, так и быть. Итак, опосля торжества высокого искусства?

— Не потеряемся.

Я резко надавила на зеленую кнопку «Take off». Меня трясло. Эстрадное волнение?! Гори все синим пламенем. Еще раз распахнуть сумку. Проверить, все ли на месте. Туфли. Платье. Плащ. Термос с горячим кофе с коньяком. Бутерброды с паюсной икрой. Пистолет. Косметичка. Кошелек. Пачка «Danhill». Тюльпан.

Алмазное колье моталось на шее. Холодило голые ключицы. Я сжала в пальцах острый золотой цветочек, усыпанный инистой алмазной пылью. Вольпи уже уехал — он хотел еще заехать домой до концерта. Изабелла мыла руки после макияжа. Беловолк уже ждал меня в машине.

Когда я спускалась в лифте вниз, у меня в голове билось лишь одно: я классно стреляю и попадаю в пятачок поросенка с тридцати шагов. С тридцати. С тридцати.

Когда они уже мчались по Садовому, Алла глянула на Беловолка, сидящего за рулем, строго и сурово, как владыка на подданного.

— Ну, что еще?.. Забыла дома что?.. Теперь уже поздно, девочка.

— Заедем в Рязанский переулок. Я забегу на две минуты в один дом. Мне… нужно.

Беловолк, не отрывая прищура от дороги, усмехнулся.

— Бывший хахаль, что ль, там какой живет?.. На Любин триумф пригласить хочешь?..

— Да, представь себе, ты догадался. Хочу напугать человека. Шутка ли, сама Башкирцева, к нему в занюханную комнатенку, и с контрамаркой в руках на свой вечер. В штаны можно наложить от счастья. Я люблю сюрпризы, Юра.

— Будь по-твоему.

Покруглив в машине около трех вокзалов, обогнув Казанский, они нырнули в тихий Рязанский переулок.

— Останови здесь. Я быстро.

— Я потакаю твоим капризам, а этого делать нельзя.