Железный тюльпан

Она встала со стула. Шагнула к огромному листу железа, валявшемуся на полу, как ржавый корявый ковер. На ржавчине был тщательно процарапан гигантский цветок. Тюльпан. Серебряные, стальные крылья лепестков отсвечивали зловеще. От чашечки цветка вниз текла, вилась серебряная лента — Алла сначала подумала, змея, — потом догадалась: стебель. Цветок и стебель, и больше ничего. Металлический цветок — на густой, непроглядной ржавчине старости и смерти. Металлический цветок, как это мило. Железный цветок. Как прелестно все это, как изысканна инсталляция, или как там ее, несчастного художника, если не считать того, что в ее, Аллиной, сумке тоже лежит железный цветок.

Тоже тюльпан.

Бред. Невозможно. Так не бывает.

Так вот зачем она сюда пришла!

Вставай и быстро убегай, сыщица. Все равно тебе не разгадать этой загадки.

Сиди, кляча, на месте. Сиди, Сычиха, стерва. Не рыпайся. Тебя Бог сюда привел. Выпытай у этого человека все. Сдери с него кожу. Вынь из него душу. Но узнай. Узнай все. Иначе Горбушко тебя убьет. Иначе это ты будешь убийцей. И никто другой.

— Это твоя… картина?..

— Это моя картина.

Кажется, он был доволен, что ей понравилось. Его лицо лоснилось. Раскосые глаза искрились. По лбу бежали, переплетались морщины.

— Ты… — Ей хотелось крикнуть: у меня в сумке такой же цветок! Она закусила губу. — Ты… давно ее сделал?..

— Недавно. Это моя новая вещь. Тебе нравится?.. Купи. Ты богатая.

Ну да, он же думает, что она Любовь Башкирцева.

Ну да, он думает, что я — Любовь Башкирцева, что я богата, как норвежская королева, как мадам Форд, как Аль Капоне, и куплю у него эту картину, этот процарапанный на двери старого гаража стальной жуткий цветок за сто тысяч баксов, не иначе. Картина лежала у меня под ногами, цветок отсвечивал под тусклой лампой военным блеском сабли или меча, а быть может, остро наточенного ножа. Я подняла глаза и посмотрела на Ахметова.

Он пристально, сощуря свои наглые раскосые глаза, глядел на меня.

Нет. Все не так просто. Все совсем не так просто. Он неслучайно изобразил стальной тюльпан. Он… знает.

Он не знает! Это твои дурацкие догадки! Что, художник не может изобразить цветок?! Розу?! Гиацинт?! Тюльпан?! На двери гаража?! На крышке унитаза?!

— Я куплю у тебя эту картину. Сколько?

Я приоткрыла рот, глядя ему прямо в лицо. От его рта доносился запах водки.

— Сколько, говоришь?.. Ну-ну, сколько… Картины Ахметова бесценны. Ты, крошка, никогда не сможешь ее купить. Потому что я изобразил здесь свою беду. Свое дикое несчастье. Я процарапал здесь свою боль. Сильную боль. Ты такой и не нюхала.

Я ощупывала его лицо глазами. У меня закружилась голова. О какой беде он говорит?!

— Хочешь, расскажу?.. Мы ведь пришли разговаривать… пить, есть, говорить. Со мной так давно никто не говорил. Они в «Парадизе» все зовут меня — Эмигрант… Эмигрант, слышишь ты!.. Я просто — Эмигрант… Уже не Канат Ахметов… У меня уже нет имени. У меня нет возраста, нет имени, нет страны… а пола что, тоже у меня нет?!.. Ну уж нет, дудки… Я еще мужчина… Я… еще… художник!.. и мужчина!..

Он замолчал. В тишине я услышала, как он скрипит зубами.

— Там, давно, далеко, я любил женщину. Она была моей женой. Ты, слышишь!.. ты, бездарная певичка… У меня была жена. Самая красивая жена на свете. Красивая, как цветок.