Железный трон

Двухдневного отдыха для Микаэла было более чем достаточно, чтобы встать на ноги. На второй день он уже жаловался, что не хочет лежать в постели, из чего можно было заключить, что он столь же крепкоголов, сколь и упрям. Но тут для разнообразия в дело вмешалась императрица и приказала Эдану следить за тем, чтобы принц сохранял полный покой, даже если для этого его придется привязать к кровати. Эдан с радостью воспользовался возможностью выполнить этот приказ буквально, и как только Микаэл попытался выйти из повиновения, привязал его к столбикам кровати. Это вызвало приступ царственного гнева поистине эпических масштабов, но спустя несколько часов Эдану удалось вырвать у Микаэла обещание не совершать никаких поползновений встать с постели, если он его отвяжет, и, хотя принц горько сетовал на свою участь, заключительный период выздоровления прошел без дальнейших осложнений.

Эдан отдал Микаэлу должное, когда тот, узнав, что Корвин попал из-за него в тюрьму, пусть всего на пару часов, страшно огорчился и немедленно послал за старшим товарищем.

Корвин явился бледный как смерть. Когда лорд Эрвин приказал бросить его в темницу, бедняга решил, что никогда больше не увидит света дня. Однако он не получил никаких объяснений, когда всего через два часа (которые, впрочем, показались ему вечностью) его выпустили на волю. А потому, когда тюремщик пришел за ним в камеру, Корвин нимало не усомнился в том, что сейчас его поведут на плаху.

Эдан находился в покоях Микаэла, когда Корвин вошел и упал на колени, умоляя о прощении. Микаэл немедленно велел ему подняться и подойти, после чего сказал старшему товарищу, что по справедливости это он должен просить прощения у него.

— Я сам напросился на это, — сказал Микаэл. — И получил по заслугам. И это был хороший удар, тогда как я повел себя крайне недостойно. Мне действительно жаль, Корвин, что ты оказался в тюрьме из-за меня. Даю слово, я постараюсь загладить свою вину. Ты простишь меня?

Корвин так разволновался, что не находил слов.

— Корвин, пожалуйста, скажи, что ты прощаешь меня, иначе Эдан будет злиться на меня до бесконечности.

— Но… ваше высочество, не мое дело…

— Корвин, если я говорю, что твое дело прощать меня, значит это твое дело — поэтому прости меня и давай покончим с этим, ладно?

Корвин принял извинения Микаэла, а потом Микаэл принял его извинения, заметив, что это был первый случай, когда Хэлин проиграл сражение при горе Дейсмаар, причем полководцу гоблинов.

— В следующий раз мы поквитаемся, — предостерег он.

Корвин заметно испугался.

— В следующий раз?

— Конечно, — сказал Микаэл. — В конце концов, теперь мне нужно свести счеты с гоблинами.

Корвин нервно сглотнул.

— Может, ваше высочество, в следующий раз я буду иметь честь сражаться на стороне анурийцев?

— Нет-нет, я хочу, чтобы ты выступал на стороне Азрая, сказал Микаэл. — Все остальные всегда немножко поддаются в поединках со мной, потому что я принц. А ты не поддаешься. Именно это мне и надо. Я никогда не научусь хорошо драться, если все будут поддаваться и позволять мне побеждать. В следующий раз, Корвин, заставь меня попотеть как следует.

— Как вам будет угодно, ваше высочество, — сказал Корвин с низким поклоном, хотя эта затея явно не вызвала у него восторга. Мысль о следующем сражении просто приводила его в ужас.

— И еще одно, — сказал Микаэл, — мне надоело, что все постоянно обращаются ко мне так. Ваше высочество то, ваше высочество это… Никто никогда не называет меня по имени, кроме родителей и сестер, а с ними я почти и не разговариваю. Какой смысл иметь имя, если никто никогда не произносит его?

— Обращаться к наследнику престола по имени не подобает, ваше высочество, — сказал Эдан, решив воздержаться от замечания, что сестры Микаэла редко разговаривают с ним, потому что они ужасно избалованы и ненавидят брата, а большинство родителей в любом случае может найти куда более важные занятия, чем тратить время на разговоры с детьми. Кроме того император плохо себя чувствовал и мало с кем общался в последнее время, предоставив вести государственные дела верховному камергеру, а императрица была слишком занята дочерьми, пытаясь выдать их замуж, что представлялось непростой задачей, если учесть их высокое положение и еще более высокое самомнение, не говоря уж о том, что их было семеро.

— Мне все равно. Мне это надоело, — упорствовал принц. Неужели они не могут на худой конец называть меня «господин Микаэл» и как-нибудь в этом роде?

— Хм-м. Поскольку это вопрос дворцового этикета, я должен посоветоваться с отцом, — сказал Эдан. — Раз уж вам так хочется, возможно, он позволит обращаться к вам по имени в неофициальной обстановке, но только самым близким вашим друзьям из числа придворных.

— Он позволит? — возмутился Микаэл. — Почему это он должен решать? Я наследник престола, а он всего лишь королевский камергер.

— Совершенно верно, — согласился Эдан. — Но такие вопросы не решаются произвольно. Речь идет о создании прецедента, отступлении от дворцового этикета и так далее; все это требует тщательно рассмотрения. Это непростое дело.