Железный волк

– Я сожалею об Эйдале, – неожиданно честно признался Нафраим.

Никто из них не пошевелился. Они лежали бок о бок, а костёр сыпал искрами у них за спиной.

– Неплохая у нас была гонка, да? – спросил Нафраим.

– Лучшая, – ответила Сейра. – Но мы ещё не мертвы.

Её карие глаза буравили его, словно хотели откусить от него кусок, и Нафраим ощущал, как сердце заколотилось, стряхивая ржавчину. Сейра легла на спину, расшнуровала рубашку и обнажила груди. Они расползлись в разные стороны, соски смотрели каждый в своём направлении, и рука Нафраима привычно отыскала их. Сейра расшнуровала пояс на его брюках, и Фаун помог ей стянуть их полностью. Нафраим взобрался на Сейру и проник в неописуемо влажное тепло. Живое. Он сам был бесконечно живым. Фаун подошёл к нему сзади, и его вес отправил Нафраима ещё глубже в тело Сейры.

Несколько сотен лет подошли к концу, но в этот самый миг… В этот самый миг он был зажат между мужчиной и женщиной, и три первых вновь воссоединились. И они пока ещё не мертвы.

Мерзавец

Юва в тысячный раз прижала палец к спиральной пружине и нажала на спусковой крючок. Арбалет издал тягучий щелчок, и ей пришлось признать, что она не в состоянии починить поломку сама. Механизм был испорчен полозьями саней.

Она ещё долго не сможет им пользоваться, но это слабое утешение. Лок и Эмбла ждут ребёнка, а Броддмар занят охотой на людей, а не волков, поэтому, скорее всего, их отряд уже поохотился этой зимой в последний раз. И даже если они успеют сходить в ещё один поход до начала весны, у неё всё равно нет денег на новый арбалет. А всё из-за Рюгена.

Проклятый говнюк.

Она отлично понимала, что это не новость – ну и что с того? С ним вместе было так легко. Его ни о чём не надо было спрашивать, он сам всё выбалтывал, лживый кровоед.

Но он ли – убийца?

Холод пополз по телу, и рука, лежавшая у окна, онемела. Что он делал там, у трупа? Она никому не говорила, что побывала в Узком проулке, только слышала, как об этом болтали. Сольде наслаждалась сильно преувеличенными описаниями убийства, которые весьма отличались от виденного Ювой, а Лагалуна восхищалась страхом толпы и считала, что это правильно. Что, скажите, небеса, не так с этими людьми? Юва поклялась никогда не создавать семью.

Она положила арбалет на кровать и осмотрела чердачную комнату, которую занимала с детства. В те времена она могла стоять в полный рост в оконном проёме, сейчас же ей приходилось сидеть, подтянув к себе колени, чтобы уместиться в нём.

Далеко внизу море бросалось на скалы. Многие считали это зрелище жутким. Например, Иве, которая всегда отказывалась мыть окна, если ставни были открыты. Но эта служанка с кухни вообще была пуглива. Даже стая волков не смогла бы загнать её в подвал, где, по её мнению, живут привидения.

Юве было наплевать как на привидения, так и на скалы. Она боялась ударов собственного сердца, а шум моря помогал ей забыть о них.

Был отлив, и Юве стали видны гнилые столбы под старинными пристанями. Чёрные кривые палки торчали вверх, как обугленные пальцы, и ей вспомнилось, как она когда-то думала, что в этом месте умерла Гаула, повелительница Друкны, и теперь лежит на спине в глубине моря, как и все моряки, чьи жизни она забрала. Было что-то успокаивающее в том, что перед твоим окном находится мёртвый бог – и это в городе, где все озабочены вопросом, сколько лет может прожить человек.

Чтицы крови, долговечные и больные волчьей хворью…

Сердце беспокойно стукнуло пару раз, и Юва вскочила на ноги. Надо постоянно чем-то заниматься, чтобы не думать о нём. Клыкарышник нельзя принимать в неограниченных количествах.

Она вынула альбом из мешка, который до сих пор не распаковала. Она и не собиралась этого делать, потому что в противном случае получилось бы, что она переехала обратно в этот дом. Но она оказалась здесь не для того, чтобы остаться. Она здесь для того, чтобы всё закончить. Юва останется на день или два, ведь мама наконец начала процесс передачи наследства. Человек из банка уже побывал здесь, и законник тоже. Если повезёт, можно будет подписать все бумаги и убраться уже сегодня вечером. В таком случае ей больше не придётся ругаться с Сольде.

Юва села в кровати и подкрутила масляную лампу, чтобы стало светлее. Она развязала ремни на альбоме, открыла его и пролистала назад. Её притягивали самые первые наброски, те, от которых по коже бежали мурашки. Волк. Волк и зубы, вот что она рисовала. Всегда. Всякий раз это было похоже на тяжёлые роды, на изгнание дьявола, ей требовалось исторгнуть гнилое нутро – то, что внезапно проснулось ото сна, когда она увидела Нафраима и начала вспоминать.

Я ненормальная.

Всю жизнь она размышляла, чего ей не хватает, чтобы быть обычной. Она рисовала волков и мужчин в волчьем обличье и сжигала рисунки, потому что так она могла предотвратить ужасные события. Потому что это заглушало чувство вины. Стыда. Кто из обычных людей так поступал?

Она как арбалет: на первый взгляд совершенно исправная, но испорченная, если приглядеться.

– Может, станешь уличным художником, когда съедешь отсюда?