Она промолчала. Он прав, она могла бы стать кем-нибудь другим. Например, портной. Она могла бы всю жизнь провести в этом прекрасном магазине в окружении тёмного дерева, образцов кожи и ящичков, набитых катушками ниток. Пройдут годы, оставив следы на рабочем столе. Но она родилась в семье чтицы крови и охотника. И в детстве она увидела то, что не должна была, и связала свою жизнь с волком.
– Ей девятнадцать, она не ребёнок, – сказал Броддмар. – Когда костюм будет готов?
Юва оделась, и Савиль открыл занавеску.
– У нас около двадцати заказов на весну, – сказал он.
Броддмар просунул голову в кабинку.
– На весну? Это костюм кровопускателя, Савиль. Мы охотимся на больных волчьей хворью, а ты отдаёшь предпочтение дорогущим костюмам для Всеобщего забега?
Савиль задрал нос.
– Я этого не говорил.
Даже такая простая вещь, как весна, в Наклаве была связана с Грифом. Каждый год в день весеннего равноденствия люди наряжались для забега по улицам города. Они могли облачиться в любой костюм, но изначально забег был посвящён волкам. Люди одевались в кожаные шкуры с искусственными когтями и клыками. Что если эта традиция родилась благодаря воспоминаниям, а не сказкам? От этой мысли голова шла кругом. Можно подумать, мира без Грифа никогда не существовало.
Савиль пообещал подготовить костюм к примерке через десять дней. Броддмар хотел надавить на него, но над дверью зазвенел колокольчик, и в магазин вошла женщина. Юва сунула ноги в ботинки и застыла, почувствовав неприятное покалывание в сердце.
Юва зашнуровала ботинки, украдкой поглядывая на женщину. Та источала необычный запах, похожий на уксусный, и была окружена узнаваемой аурой принадлежности к высшим слоям общества. Сапоги до колена на шнуровке, тёмное пальто, отделанное узорчатым шёлком. Она лениво провела глазами по полкам, на мгновение задержавшись на Юве, пока Савиль не подошёл обслужить её.
– Ты идёшь? – Броддмар открыл дверь, и Юва вышла на улицу вслед за ним.
Он продолжал говорить, но Юва не понимала ни слова: она следила за покалыванием в сердце, которое постепенно стихало. Всю жизнь она испытывала необъяснимые приступы страха. Интересно, сколько из них было вызвано долговечными, детищами крови Грифа?
И сколько их? Десять – или десять тысяч? Они живут только тут, в Наклаве, или кровь распространилась по всему миру? Юва собиралась вступить в борьбу с явлением, размеров которого даже не представляла, и мысль об этом вводила её в ступор.
Броддмар остановился, и она поняла, что дошла до дома. Он, как всегда, похлопал её по шее и ушёл. Если бы только она могла всё ему рассказать! Но это было невозможно. В противном случае она подвергнет его опасности.
Юва стряхнула с ботинок налипший снег и отперла дверь. Сердце вновь бешено заколотилось, но она сразу поняла, что чувствует не Грифа. Кто-то подошёл сзади и схватился за ручку двери.
– Позволь, – сказал Нафраим.
Страх, холодный и острый, как сталь, пронзил Юву. Она едва не вскрикнула. Нафраим опустил руку ей на спину и вошёл в дом вместе с ней, как будто понял, что Юва сбежит при первом удобном случае. Дверь за ними захлопнулась.
Юва сражалась с паникой. Её сердце билось наперегонки с двумя другими, сердцем Грифа и сердцем убийцы, и дышать становилось всё труднее. Старые, тяжёлые сердца.
Нафраим оглядывался по сторонам, будто никогда раньше не бывал здесь.
– До меня дошли слухи, что ты собираешься его продать.
Юва почти забыла об этом. Банк Наклы ещё даже не начал работать над этим вопросом, значит, у него были там друзья, от которых он получал информацию. В любом случае он, должно быть, совершенно спятил. Неужели он считал, что она продаст дом мужчине, который оставил здесь после себя шесть трупов? Или же он ошибочно полагал, что она ничего не знает?
Существовала ещё одна альтернатива, худшая из всех.
Юва заставила себя дышать спокойно, но в голове у неё роилось множество мыслей. Плотно ли она закрыла отверстие в дымоходе? А ящик в комоде в спальне? Сможет ли он обнаружить следы? Он за этим пришёл или же настал её черёд умирать? Сумеет ли она добраться до арбалета, который остался на кровати?
Нафраим снял перчатки, сложил и убрал в карман движением, которое показалось Юве хорошо отрепетированным из-за неподвижности его левой руки. Он снял пальто и протянул его Юве. Юва не шелохнулась и стиснула зубы, чтобы он не заметил, как дрожат её челюсти. Судя по всему, он понял, что Юва не возьмёт пальто, и повесил его на перила лестницы. На нём оказалась белоснежная рубашка, поверх неё он надел коричневый жилет, застёгнутый на позолоченные крючки. Наверное, не так одеваются, когда собираются кого-то убить?
– Мои глубочайшие соболезнования, – сказал он. – В последнее время тебе приходится нелегко. Почему бы нам не начать с чашечки чая?
Юва не знала, смеяться ей или плакать. Убийца мамы и Сольде просит чашку чая. Он улыбнулся, она вздрогнула. У него были клыки!