Железный занавес. Подавление Восточной Европы (1944–1956)

Для чехословацких коммунистов причастность к изгнанию немцев была еще более важной, поскольку она позволяла партии идти в ногу со временем и откликаться на настроения масс. В конечном счете коммунистическая полиция с необычайным усердием просто реализовала популярную в народе правительственную политику. Руководитель Чехословацкой коммунистической партии Клемент Готвальд призывал нацию отомстить немцам не только за минувшую войну, но и за битву при Белой горе в 1620 году, когда Богемия была сокрушена Священной Римской империей и ее преимущественно немецкими союзниками: «Вы должны быть готовы к финальному воздаянию за Белую гору, к возвращению чешских земель народу. Мы навсегда изгоним из своей страны всех потомков чужеродной германской знати»[407]. Националистическая риторика такого же типа, чуть более явственно разбавленная марксизмом, использовалась Словацкой коммунистической партией в отношении венгерского меньшинства: «Богатейшие плодородные земли Южной Словакии, откуда венгерские феодалы выгоняли словацких крестьян в горы, должны быть возвращены словацкому народу»[408].

Все временные институты, созданные для обеспечения немецких депортаций, быстро доказали свою пригодность и для других нужд. В Польше многие лагеря, специально открытые для этих целей, со временем превратились в места заключения противников режима. В Чехословакии коммунистическая партия создала полувоенную организацию, призванную помочь в изгнании немцев; та же организация позже содействовала партии в осуществлении государственного переворота 1948 года[409]. Иначе говоря, высылка немцев заложила институциональную основу для коммунистического террора, начавшегося через год или два.

Поскольку выселением немцев занимались полицейские-коммунисты, на долю местных коммунистических партий выпала приятная обязанность перераспределения немецкой собственности. В их распоряжении внезапно оказались квартиры, мебель, прочее имущество, которым теперь можно было наделить верных партийцев. Немцы также оставляли фермы и целые предприятия, которые, к всеобщему удовольствию, незамедлительно национализировались и передавались под контроль польских или чешских чиновников. Этот массовый захват собственности помог подготовить психологическую почву для более масштабной национализации, которая началась чуть позже. Многие с удовлетворением смотрели, как у немцев отбирают жилье и бизнес, полагая, что отнимать собственность у врагов нации — вполне «справедливо». «И почему, собственно, ее конфискация у врагов рабочего класса должна быть менее „справедлива“?» — размышляли они.

Благодаря усилиям активных и влиятельных организаций бывших немецких изгнанников массовая депортация немцев с недавних пор сделалась хрестоматийным и наиболее часто обсуждаемым примером этнических чисток в послевоенной Европе. Тем не менее ее следует считать лишь одним из многочисленных процессов подобного рода после 1945 года.

Почти в то самое время, когда немцев выдавливали из Силезии и Судетской области, на польско-украинской границе происходил еще один масштабный обмен населением. Любопытно, что соглашение, санкционировавшее эту вторую по размаху волну послевоенных депортаций, подписывалось Польшей не с Советским Союзом, а с Украинской Советской Социалистической Республикой, образованием, которое в тот момент не обладало суверенитетом, особенно в международных делах. Один украинский историк полагает, что это делалось намеренно. Если бы другие союзные державы вдруг выступили против перемещения такой массы людей или если бы оно сопровождалось вопиющим насилием, Сталин всегда мог бы снять с себя правовую ответственность: «Это не мы, это украинцы»[410].

Как хорошо было известно советскому лидеру, в то время на юго-востоке Польши и западе Украины шла полномасштабная война. Здесь не место глубоко погружаться в суть этого конфликта; достаточно сказать, что он коренился в давнем экономическом, религиозном и политическом противостоянии, обостренном и искаженном нацистской оккупацией и двумя советскими вторжениями — 1939 и 1943–1944 годов. Воцарению мира и межэтнической гармонии на западе Польши и востоке Украины не способствовали и действовавшие там многочисленные партизанские отряды различной национальной (польской, еврейской, украинской, советской) и политической окраски. Насилие достигло ужасающего пика и трагизма в некогда польской, а ныне украинской области Волынь, когда местные партизаны из Украинской повстанческой армии осознали, что немцы уже уходят, а Красная армия еще далеко. Они сочли, что наступает подходящий момент для основания собственного государства. Партизанский вожак Микола Лебедь призвал своих единомышленников «очистить революционную территорию от польского населения». Летом 1943 года его люди, многие из которых были свидетелями или участниками советских депортаций поляков в 1939 году и уничтожения евреев в годы холокоста, убили около 50 тысяч поляков, в основном гражданских лиц, изгнав из Волыни еще десятки тысяч[411].