Это был колоссальный культурный сдвиг: покидая Литву, Западную Украину и Западную Белоруссию, поляки оставляли города и села, где на протяжении столетий говорили по-польски. Некоторым из них пришлось переселиться в места, которые традиционно были немецкими. Древний университет Яна Казимира в Львове, который превратился в Львив, покидал свои здания, собирал остатки книг и профессуры и перебирался в город Бреслау, теперь переименованный во Вроцлав. Там его размещали в зданиях столь же древнего немецкого университета. Крестьянам, которые прежде возделывали знаменитый украинский чернозем, теперь предлагали значительно более скудные почвы Силезии, требовавшие иных технологий возделывания. Иногда переселенным полякам предоставляли немецкие дома, где еще не остыли печи и чайники, а на столе стояла неубранная посуда, оставшаяся после последней трапезы бывших хозяев.
Со временем польское правительство разработало изощренную мифологию, повествующую об этих «обретенных землях» (ziemie odzyskane) — по-польски это определение похоже на «земли обетованные» (zemie obiecana) — и о славянских королях, правивших здесь в Средние века. Но на деле многие из прибывших сюда поляков чувствовали себя непрошеными гостями. Их первые урожаи были скудными, поскольку они не привыкли к новым условиям земледелия. Они не торопились тут обустраиваться, так как боялись возвращения немцев. Тот факт, что поляки со всей Польши в 1945–1946 годах специально ездили в бывшие немецкие города, чтобы украсть хоть что-то, оставленное бывшими хозяевами, очень красноречив: дома люди не ведут себя подобным образом.
Украинцы, остававшиеся на польской стороне к западу от обновленной границы, испытывали еще большее возмущение и нежелание переезжать. Они были наслышаны о голоде на Украине в 1932–1933 годах, отчасти спровоцированном Сталиным для подавления украинского национализма, и не питали никаких иллюзий по поводу советского режима. Им не хотелось перебираться на Советскую Украину, а те, кто сделал это, нередко пытались вернуться обратно. В 1945–1946 годах партизаны из Украинской повстанческой армии (УПА) и Организации украинских националистов (ОУН) не раз нападали на конторы, занимавшиеся репатриацией, взрывали дороги и железнодорожные пути, используемые для доставки депортируемых, и даже сжигали деревни, отведенные к западу от новой границы для проживания репатриированных поляков[419]
.Польские коммунисты пытались давать отпор. В апреле 1945 года специальная оперативная группа, включавшая сотрудников полиции, спецслужб и армии, разработала план насильственной депортации, чтобы «очистить» от украинцев пять польских воеводств. Но их усилия позорно провалились. Поддержка УПА и ОУН со стороны местного населения была столь велика, что в какой-то момент руководители из Жешува были вынуждены просить спецслужбы о предоставлении «дополнительных самолетов-разведчиков». Поскольку обнаружить украинцев на земле не удавалось, они решили выслеживать их отряды с воздуха[420]
.К 1947 году польское правительство вынуждено было забыть об этнической чистке региона, поскольку столкнулось с намного более глубоким кризисом: ему приходилось бороться за сохранение самого контроля над юго-восточной Польшей. Управление на местах было парализовано, а кое-где украинским партизанам удалось даже объединиться с остатками польского движения WiN[421]
. В марте 1947 года украинские боевики убили заместителя министра обороны Польши генерала Кароля Сверчевского; вслед за убийством последовал бой с участием полутора сотен партизан, вооруженных автоматами и пушками. После этого события польские коммунистические газеты кипели отнюдь не интернационалистской ненавистью, именуя украинцев не иначе как «палачами», «бандитами», «мясниками» и «иностранными наемниками». Украинцы также обвинялись в том, что их «фашистские пули»[422] сразили доблестного сына польского народа. (Хотя Сверчевский долгое время служил в Красной армии, а его семья проживала в Москве[423].)