К 1950 году от некогда многонациональной Восточной Европы осталось немногое. Не исчезла только ностальгия — украинская, польская, венгерская, немецкая. В 1991 году я приехала в маленький хутор на Западной Украине. Там проживала украинская пара, которая в 1945 году, настрадавшись от ночных визитов всевозможных партизан, устав от войны и желая покоя и мира, согласилась покинуть родную деревню на реке Сан в восточной Польше. Сложив все пожитки в телегу, они двинулись на восток. Прибыв на место, нашли деревянную избу на вершине холма, до недавнего времени принадлежавшую польскому семейству, и обосновались в ней. Спустя полвека их внучка, которая никогда не бывала в Польше, страстно желала туда съездить. «Действительно ли та земля такая богатая и прекрасная, как рассказывают?» — спрашивала она.
В конечном счете большая часть немцев оказалась в Германии, поляки вернулись в Польшу, а украинцы получили возможность уехать в Советскую Украину. В отличие от них, у евреев Восточной Европы, рассеянных по тайным убежищам, концентрационным лагерям и местам изгнания, не было какой-то общей родины, куда они в 1945 году могли бы вернуться. Прибывая на прежние места жительства, они обнаруживали физическую разруху, психологическую опустошенность и все самое ужасное. Действительно, их послевоенную участь невозможно оценить в полном объеме, если не принимать во внимание тот факт, что возвращаться им приходилось в города, которые просто захлестывало этническое, политическое и криминальное насилие.
Многим западноевропейцам, привыкшим к тому, что за освобождением всегда следует мир, трудно это понять. Столь же сложно отбросить многочисленные мифы и предрассудки, которые множились вокруг еврейского послевоенного опыта в последующие годы. Все послевоенные межнациональные конфликты, напоминавшие о себе регулярно, разжигались политиками, которые желали использовать прошлое, чтобы влиять на настоящее. Так, немецкие союзы «изгнанных» играли заметную и довольно неуклюжую роль в западногерманской политике 1970–1980-х годов, временами — включая и критический 1989 год — агитируя за пересмотр германско-польской границы и возвращение немцев туда, откуда их когда-то депортировали. Поляки и украинцы продолжают спорить о наследии Украинской повстанческой армии, бойцов которой одни проклинают как убийц, а другие славят как борцов за свободу. Совсем недавно, в 2008 году, напряженность во взаимоотношениях словаков и венгров достигла такой точки, что венгры, возмущенные арестом активистов мадьярского движения в Словакии, перекрыли в знак протеста несколько пограничных переходов.
Тем не менее в эмоциональном плане самым опасным «минным полем» в послевоенной истории Восточной Европы остается все же судьба еврейского населения, и в особенности удел польских евреев. Во многом это обусловлено сложным отношением восточноевропейских евреев к восточноевропейскому коммунизму: в нескольких коммунистических партиях Восточной Европы евреи играли виднейшие роли и воспринимались в качестве основных бенефициаров новых режимов, несмотря даже на то, что другие евреи от тех же режимов основательно пострадали. Временами евреи Восточной Европы и другие ее жители состязаются в своеобразной сравнительной мартирологии. Если первые склонны интерпретировать любую дискуссию о каких-либо чужих страданиях военных лет как принижение их уникально трагичного опыта, то вторым не по душе тот факт, что весь мир сегодня знает о холокосте, но не об их страданиях от рук нацистской Германии и сталинского Советского Союза. Идут также нескончаемые споры о деньгах, собственности, вине и ответственности.
Подтверждением того, насколько живы все эти чувства, может служить история 1990-х годов, когда по инициативе Польского института национальной памяти прокуратурой было начато расследование необычного дела Соломона Мореля, который, как признавали все, был польским евреем и партизаном-коммунистом. Кроме того, с февраля по сентябрь 1945 года он исполнял обязанности коменданта концентрационного лагеря для немцев Згода, находившегося в верхнесилезском городке Светочловице на месте бывшего филиала Освенцима. Потом он служил в польской тайной полиции, став полковником и начальником тюрьмы в Катовице. В начале 1990-х годов Морель эмигрировал в Израиль.