Железо и кровь. Франко-германская война

Аналогичные процессы происходили и в сфере занятости: в то время как в одних регионах проблема была в нехватке рабочих рук, в других тысячи людей не могли найти себе работу. В шахтах Гарца не хватало горняков, на военных предприятиях росли зарплаты, а множество мелких фирм разорялись и увольняли сотрудников. Поскольку железные дороги работали в первую очередь на фронт, гражданские перевозки столкнулись с серьезными трудностями, что не позволяло оперативно скорректировать возникший дисбаланс. Уровень жизни большей части населения сильно упал. При этом в наибольшей степени пострадали представители бедных слоев — мелкие крестьяне, ремесленники, торговцы.

Экономика германских государств оказалась совершенно не готова к начавшейся войне. Атлантическая торговля была прервана французской блокадой; оживленный гамбургский порт, один из крупнейших в Европе, на несколько месяцев просто замер. «Теперь, после начала войны, торговля и деловая жизнь повсеместно остановились», — докладывал чиновник из Кенигсберга[933]. Курсы ценных бумаг упали, и даже новости о первых победах способствовали лишь ограниченному оживлению на финансовом рынке. При этом импортные товары (такие, как табак) становились дефицитом, а экспортные (одежда) имелись в избытке; на западе страны цены росли, а на востоке местами снижались в связи с нехваткой платежеспособного спроса. Такой же дисбаланс наблюдался между различными отраслями промышленности. Например, предприятия машиностроения вынуждены были сократить производство, в то время как вагоностроительные компании переживали настоящий бум[934].

Пострадавшие — от вдов и сирот до влиятельных объединений предпринимателей — обращались за помощью к правительству, которое, однако, не спешило компенсировать их потери. Выплаты семьям мобилизованных, оставшимся без средств к существованию, оказались невелики. Предпринимателям, пострадавшим от блокады и военных действий, была обещана компенсация за счет будущей французской контрибуции.

К материальным лишениям, которые испытывали разные слои общества, добавилась боль военных потерь. Число немецких солдат, погибших во время войны, составило около 45 тысяч человек. Эта цифра кажется небольшой по сравнению с гекатомбами первой половины ХХ в., однако для тогдашнего немецкого общества она была весьма ощутимой. Число умерших от ран и болезней оказалось еще более внушительным. Лишь немногие могли позволить себе позаботиться о погребении своих близких. Большинство павших на полях сражений были захоронены в братских могилах, от многих из которых уже через два-три года после войны не осталось и следа.

Однако все выглядело не так плохо, пока сохранялась надежда на короткую кампанию в стиле австро-прусской войны 1866 г. Череда стремительных побед, увенчанная Седанским сражением, вызвала настоящую эйфорию в германских государствах. Недавние страхи оказались полностью забыты. В городах началась сплошная череда праздников: салюты, иллюминации, факельные шествия сменяли друг друга. «Почти непрерывно поступающие известия о блестящих успехах немецких армий, — докладывал из Берлина в Штуттгарт вюртембергский посланник, — привели город в состояние лихорадочного возбуждения. <…> Весь город украшен флагами, <…> впечатление от блестящих побед при Вайссенбурге, Верте и Форбахе исключительное. <…> Перед дворцом короля постоянно находятся большие толпы людей, с нетерпением ожидающие новых известий. Королева должна была много раз выходить на балкон»[935].

Даже в тех германских государствах, где к пруссакам относились прохладно, победа при Седане вызвала всплеск национальных чувств. Гогенлоэ-Шиллингсфюрст, находвишийся в Мюнхене, говорил в середине августа о «непреодолимом, охватившем все классы народа желании быть причастными к великой битве»[936]. Первые дни сентября были тем временем, когда действительные настроения в германском обществе в наибольшей степени соответствовали тому, что рисовала официальная пропаганда.

Даже скорбные известия о больших потерях не смогли существенно повлиять на общий эмоциональный подъем. Однако эйфория имела и свою обратную сторону: после громких побед люди надеялись на скорое заключение мира. Когда этого не произошло — более того, кампания начала откровенно затягиваться — на смену восторгу пришло разочарование. Первые его проявления оказались заметны уже во второй половине сентября. К тому моменту в прессе развернулась дискуссия о германских целях в войне — дискуссия, в рамках которой все чаще раздавалось требование аннексии «исконно немецких» Эльзаса и Лотарингии.