Железо и кровь. Франко-германская война

Маасская армия вообще не столкнулась с каким-либо сопротивлением врага. На пути немцев встречались лишь небольшие разрозненные группы солдат и искусственные преграды, созданные местными жителями. Некоторые из них носили довольно комичный характер; Бронзарт в своем дневнике пишет о баррикаде из артишоков[555]. Тем не менее, это были тревожные сигналы усиливающейся партизанской войны.

20 сентября авангарды двух армий встретились к западу от Парижа. Кольцо замкнулось, французская столица была отрезана от внешнего мира силами 150 тысяч немецких солдат. Подводный телеграфный кабель, проходивший по дну Сены, в конце сентября был обнаружен немцами; сперва они подключились к этой линии, но, поняв, что оперативно расшифровывать сообщения не могут, просто перерезали его. Жители осажденной столицы могли поддерживать связь со страной только при помощи почтовых голубей и воздушных шаров. И тех, и других немцы нередко перехватывали.

Мольтке не собирался устраивать штурм Парижа. Впоследствии будет высказываться точка зрения о том, что в сентябре немецкие войска могли бы с ходу ворваться во французскую столицу — ни ее укрепления, ни гарнизон не были в достаточной степени готовы к обороне. Однако германское командование решило не рисковать, имея на то веские причины. В городе находилось не менее 300 тысяч вооруженных людей; по данным А. Хорна, к моменту появления немецких войск в Париже имелось около 60 тысяч линейных солдат, 13 тысяч морских пехотинцев, более 100 тысяч мобильных и около 350 тысяч национальных гвардейцев — практически все взрослое мужское население города[556]. Конечно, подавляющее большинство защитников города составляли необученные и недисциплинированные мобильные и национальные гвардейцы. Они вряд ли смогли бы бросить вызов немцам в открытом бою, однако штурм парижских фортов, а затем уличные бои обернулись бы для атакующих масштабным кровопусканием с неопределенным исходом. Достаточно сказать, что в Париже имелось в общей сложности более двух с половиной тысяч орудий, в том числе тяжелых, у немецких армий — 620 единиц полевой артиллерии[557]. Французская столица являлась одной из сильнейших крепостей в Европе. Город окружала сплошная система укреплений, состоявшая из 93 бастионов, связанных друг с другом куртинами. Перед этой «городской стеной» на расстоянии примерно 2–4 км от нее были построены 16 мощных фортов, задача которых заключалась в том, чтобы удерживать противника на расстоянии. Построенные в 1840-е гг., они уже не вполне отвечали современным требованиям, но их штурм без соответствующей подготовки и осадного парка привел бы к весьма большим потерям.

Угроза прорыва осажденных с самого начала считалась некоторыми наблюдателями вполне реальной. Протяженность немецкого блокадного фронта составляла около 50 километров. Плотность осаждающих войск была, соответственно, невелика. «Единственным возможным оправданием подобной [немецкой] самонадеянности, — писал Г. Расселл, — может быть полная прострация, в которой оказалась французская армия и нация, либо абсолютное презрение к жителям Парижа»[558].

Мольтке планировал блокировать город и подождать, пока голод и внутренние неурядицы не принудят его население к сдаче. Считалось, что это ожидание будет не особенно долгим; немцы шутили, что Париж сдастся, как только столичные домохозяйки останутся без свежего молока[559]. Верди полагал, что устраивать полноценную блокаду вообще нет смысла — достаточно взять все дороги под контроль кавалерии, и город сдастся через 14 дней[560]. Бисмарк, в свою очередь, уже раздумывал над кандидатурой префекта Парижа после того, как французская столица капитулирует[561].

19 сентября германская главная квартира прибыла в Ферьер и расположилась во дворце знаменитого банкира барона Ротшильда. «Мы живем здесь, как в самые мирные времена», — писал Верди[562]. Сюда же приехал Жюль Фавр, надеявшийся добиться мира без аннексий и контрибуций. Для немцев, однако, вернуться домой с пустыми руками после блестящих побед казалось немыслимым; это было немногим лучше, чем поражение. С другой стороны, и новорожденное республиканское правительство не могло начать свою биографию с уступки французских земель врагу. Это было бы равносильно политическому самоубийству. В такой ситуации компромисс был практически исключен. Один из противников должен был силой вынудить другого уступить. Война продолжалась.

* * *

Хотя эйфория в немецких штабах еще не улетучилась окончательно, в реальности в конце сентября положение обеих сторон было далеко не идеальным. Германская армия была разделена на две большие группировки, одна из которых блокировала Мец, а вторая — Париж. Оставшиеся небольшие силы были нужны для охраны коммуникаций и блокады 14 французских крепостей, оставшихся в германском тылу.