Железо и кровь. Франко-германская война

Первой заботой оккупационных властей становилось размещение гарнизонов из частей ландвера, а также восстановление силами местного населения и военных инженеров разрушенной инфраструктуры, необходимой для сообщения с германским тылом. Масштаб, качество и скорость этих работ произвели свое впечатление на современников-французов[684]. Уже 8 августа прусское правительство постановило, что оккупационные власти будут продолжать собирать французские налоги и перечислять их в свои кассы. Еще одним символом новой власти стало введение принудительного курса франка к немецкой монете, получавшей на оккупированной территории свободное обращение. Вместе с армией появились и немецкие торговцы. Хранитель городской библиотеки Версаля Эмиль Делеро вспоминал в этой связи: «Пруссаки устроились так основательно, что у нас складывалось ощущение, что это мы у них дома, а не они у нас. <…> французский образ жизни сменился прусским», «это более не было оккупацией, это, можно сказать, было началом колонизации»[685]. «Колонизация» эта была поначалу не слишком обременительной, ибо немцы вели себя корректно.

Населению учреждаемых генерал-губернаторств обещались спокойствие и порядок, сокращение и упорядочивание реквизиций. Жители деревень приглашались к возвращению к полевым работам и возобновлению торговли на городских рынках под гарантии неприкосновенности их имущества[686]. Повсеместно вновь открывались и школы, причем посещаемость занятий в учебный 1870/71 год упала по сравнению с мирным временем незначительно[687]. Возобновлялся приостановленный было выход в свет местных французских газет. Единственным условием, поставленным их редакциям, был отказ от открыто враждебных немцам публикаций.

Как предполагает Клод Фаренк, в этом проявилась реакция германских властей на появление в Париже правительства «национальной обороны», поначалу ими не признанного. Бисмарк предпочел бы заключить скорейший мир со свергнутым Наполеоном III и надеялся опереться в стране на бонапартистов. На контролируемых немцами территориях, таким образом, должна была сохраняться «фикция императорской Франции, живущей почти нормальной жизнью в добром согласии с оккупантом»[688].

Впрочем, этот порядок с самого начала не распространялся на генерал-губернаторство Эльзас с включенной в конце августа в его состав «Немецкой Лотарингией». Уже с начала сентября на всей его территории запрещен выход газет на французском языке: им на смену пришли двуязычные «Официальные новости генерал-губернаторства». В конце месяца Бисмарк распорядился изгнать французский из официальных публикаций провинции окончательно и «Официальные новости» превратились в немецкоязычную «Страсбургер цайтунг». Распространение французских газет продолжалось исключительно подпольно[689].

Основная масса французов поначалу встречала немецкие войска с большей долей любопытства, нежели враждебности. Однако если у германских властей и были надежды вызвать здесь враждебные революционному Парижу настроения в пользу скорейшего мира, то они не оправдались. Сами немецкие участники войны отмечали почти неистребимую уверенность французского населения в конечной победе своей армии. Поведение французов служило точным барометром хода боевых действий. Военный врач-баденец Густав Вальц свидетельствовал, что известие об отражении штурма Страсбурга заставило жителей эльзасского Агно (нем. Хагенау) резко сменить тон. «Прежние симпатии вновь набрали свою силу, и вместо ломаного немецкого вновь зазвучал ломаный французский», а стоило, скажем, французским войскам приблизиться к Дижону, как его жители «тотчас гордо поднимали головы» и устремлялись с театральными биноклями на городские стены[690].

Гражданский комиссар Эльзаса Кюльветтер, со своей стороны, сообщал 19 сентября: «Во всех слоях общества возрождается храбрость, даже среди самых кротких. А вместе с ней и самые отчаянные, самые безумные надежды. Нельзя отрицать, что национальное чувство сейчас захватило французов, оно доходит до фанатизма, что может стать чрезвычайно тревожным»[691]. Немецкие власти зафиксировали новый резкий всплеск патриотических чувств оккупированных в начале ноября с активизацией действий Луарской, Северной, Вогезской и Восточной армий. 3 ноября, в частности, молодежь устроила манифестации с французскими флагами на улицах Страсбурга. На оккупированных территориях широко распространялись оптимистичные слухи о скорой победе французской армии, при этом ни очевидная нелепость этих слухов, ни то, что радужные прогнозы раз за разом не сбывались, не наносило ущерба их популярности.