Железо и кровь. Франко-германская война

Особенностью германской оккупации во время войны было также то, что немецкие войска постоянно находились в движении и редко оставались во французских городах и деревнях надолго. Поэтому главным впечатлением жителей остался шок от внезапного появления немцев, которых требовалось немедленно обеспечить постоем, провиантом и фуражом. Особенно тяжело приходилось городам, через которые пролегли постоянные маршруты переброски войск и пополнений. Зима 1870/71 г. выдалась во Франции необычно суровой, сделав удовлетворение германских реквизиций особенно трудным.

Сама ситуация со снабжением заставляла, таким образом, германских солдат постоянно вступать в контакт с местным населением. Отношения эти с самого начала складывались непросто. Многие немецкие солдаты оказались в чужой стране впервые, что порождало проблему коммуникации и агрессию. Непонимание часто принималось за пассивное сопротивление, преодолеть которое следовало посредством силы или угроз[700].

Солдаты при наличии такой возможности размещались в оставленных французской армией казармах или любых зданиях, способных исполнить их роль. В крупных городах на квартиры среди обывателей размещались преимущественно офицеры, и большинство из них вело себя вполне корректно. Находившийся в Версале британский военный корреспондент писал: «Я не могу перестать думать о том, насколько опасно было бы иметь так много имущества в доме, занятом при схожих обстоятельствах французскими, русскими, да даже нашими собственными солдатами. Несмотря на все немецкие реквизиции, необходимо признать личную честность их солдат, и порой это признают даже французы»[701].

Сложней приходилось сельским районам. Впрочем, многие немецкие солдаты сами были вчерашними крестьянами, что нередко заставляло их проявлять сочувствие к семьям, у которых их ставили на постой. Известны случаи, когда германские солдаты не только стремились по возможности меньше стеснить хозяев, но даже предпринимали попытки помочь по хозяйству[702]. Депутат Национального собрания Поль Жозон свидетельствовал: «Деревня пострадала очень неравномерно. Некоторые изолированные или расположенные среди лесов уголки, где пруссаки опасались встречи с франтирёрами, пруссаков даже не видели, и всякие реквизиции их миновали. Напротив, сельские коммуны вдоль путей следования пруссаков были обложены огромными реквизициями»[703].

Дисциплина германских войск намного хуже поддерживалась в зоне боев и на маршах. Отнять что-то у французского крестьянина на марше, чтобы тут же съесть или выпить, за воровство не считалось[704]. Чаще немецкие войска всего все же платили за реквизированное, подтверждая факт соответствующими расписками. В том, что выходило за пределы обеспечения насущных повседневных потребностей, солдаты обычно уважали чужую частную собственность. Стоит отметить, что и французская армия порой вела себя в собственной стране не лучше. Грабеж местных жителей сопровождал передвижения французских солдат с самого начала войны, и от месяца к месяцу ситуация только ухудшалась. У крестьян даже появился термин «французские пруссаки» — так обозначали соотечественников, которые вели себя подобно жестоким оккупантам[705]. В некоторых случаях немецкие военные и вовсе вынуждены были снабжать продовольствием местное население, оставшееся без средств к существованию[706].

Помимо реквизиций, как организованных, так и «диких», оккупационные власти активно использовали и такой инструмент воздействия, как денежные контрибуции с деревень, городов, округов и даже целых департаментов. Контрибуции налагались не только в связи с акциями неповиновения или сопротивления, но и по самым разнообразным мотивам: от компенсации за ущерб изгнанным из Франции немцам до покрытия расходов за газовое освещение осаждавших Париж немецких войск. Контрибуции отличались своей произвольностью и заведомой невыполнимостью для многих городов и округов. Чтобы расплатиться с налагаемыми контрибуциями, многим муниципалитетам приходилось выпускать займы и залезать в долги, одна только выплата процентов по которым была равна их годовому доходу[707].

Оккупационные власти, по всей видимости, сознательно вовлекали муниципальные власти в постоянные переговоры по поводу натуральных и денежных выплат, используя старый как мир метод кнута и пряника. Адвокат Арман Сюрмон, описывая ситуацию на территории департамента Сарта, отмечал постфактум: «Что нас поразило, быть может, больше всего <…>, так это ситуация постоянного торга, принимавшего все мыслимые формы»[708]. Целью было выжать из оккупированных как можно больше, что заставляло последних в этой связи задаваться вопросом о состоянии финансов самой Пруссии. Самая неблагодарная роль выпадала муниципальным властям кантонов, которым приходилось выступать посредниками между оккупационными властями и своими сельскими коллегами в вопросах выполнения немецких требований.