Железо и кровь. Франко-германская война

Отдельную заботу составляло плачевное состояние французского артиллерийского парка. По воспоминаниям генерала Тума, отвечавшего за материальную часть артиллерии, в январе 1867 г. военное министерство было не в состоянии оперативно обеспечить пушками даже один армейский корпус. Не лучшим образом обстояли дела и с крепостной артиллерией. Лафеты, пушки и снаряды самых разных калибров были хаотично разбросаны по стране, поскольку их перемещение обходилось слишком дорого. Современные нарезные пушки имелись только в Меце и Страсбурге. Военным министерством были предприняты попытки навести порядок в артиллерийском парке и ускорить его мобилизацию, однако к лету 1870 года, по оценке Тума, намеченное было реализовано лишь наполовину[177].

Серьезная проблема имелась также в области подготовки французских артиллеристов: их практически не учили взаимодействовать с другими родами войск, а также концентрировать огонь нескольких батарей на одном участке[178]. В дальнейшем именно способность пруссаков концентрировать на поле боя большие массы артиллерии и грамотно ими управлять станет одним из решающих факторов, определявших исход сражений. К 1870 г. насыщенность артиллерией в европейских армиях значительно выросла: в Пруссии она, например, составляла 3,5 орудия на тысячу солдат, в то время как в наполеоновской армии начала XIX в. аналогичный показатель равнялся 1,5[179]. Второй империей в июле-начале сентября было сформировано 206 батарей (1230 орудий), что давало примерную цифру в 4 орудия на 1000 солдат[180].

Слабым местом французской армии было состояние военно-медицинской службы. В течение 1850–1860-х гг. предпринимались попытки ее реформирования, создания новых центров подготовки военных медиков, расширения санитарной части. Это позволило существенно повысить квалификацию медицинского персонала, но, несмотря на все усилия, численность его было недостаточна. С 1852 по 1870 г. число врачей выросло с 1067 лишь до 1147, и многие вакансии оставались не заполнены. Сбор раненых на поле боя, как правило, осуществлялся людьми без малейшей квалификации: военными музыкантами и солдатами обоза. Санитарных повозок катастрофически не хватало, так что раненых вывозили обычно безо всякой заботы о гигиене и комфорте, на реквизированных крестьянских телегах и мулах[181].

* * *

Прусская армия, прошедшая через процесс реформирования в начале 1860-х годов, серьезно отличалась от французской. Всеобщая воинская повинность здесь изначально была реализована в более полной мере, а срок службы под ружьем составлял всего три года. После этого вчерашний солдат четыре года находился в резерве, а затем на пять лет зачислялся в ландвер, который превратился фактически в дополнительный резервный контингент. В ландвере числились и те, кто не попал в состав призывного контингента и не проходил военное обучение.

У обеспеченных слоев населения, как и во Франции, имелся способ «откупиться» от солдатской лямки, однако весьма оригинальным способом. Образованный молодой человек мог добровольно поступить в армию сроком на один год, полностью оплатить свое содержание и по истечении этого срока получить чин офицера ландвера, фактически выйдя в запас. Поскольку вооруженные силы пользовались большим престижем в прусском обществе, представители элиты и средних слоев охотно шли этим путем. Военная карьера была также выбором многих дворян. Прусский офицерский корпус сохранял социальную однородность, лица без приставки «фон» перед фамилией оставались в меньшинстве и редко добирались до высоких чинов.

Путь «от солдата до маршала» был и вовсе невообразим; для выходца из нижних чинов стать даже младшим офицером являлось несбыточной мечтой. Остававшиеся служить сверх срока обычно становились унтер-офицерами; в результате квалифицированный и профессиональный унтер-офицерский корпус был одним из козырей прусской армии.

Жесткая субординация была основой отношений между солдатами и офицерами в прусской армии. О французской «вольнице» немецкие рядовые могли только мечтать. Солдат был обязан подчиняться любому приказу офицера; за нарушением этого правила автоматически следовало строгое наказание. Как писал М. И. Драгомиров, «в отношениях с солдатом офицер резок, даже груб; случалось замечать иногда и ручную расправу, хотя весьма редко»[182]. Действительно, рукоприкладство постепенно уходило в прошлое. Однако в целом, как пишет Ф. Кюлих, «в обращении офицеров с солдатами все еще жива была пренебрежительная и совершенно унизительная манера родом из XVIII века»[183]. От солдат по-прежнему требовалось подчиняться, а не думать.